Чувствую, что воображаемый клад, в буквальном смысле, испаряется у него на глазах и все его мысли о нем, превращаются в бесплодные фантазии, Хватов вытащил из-за пояса револьвер, прикрытый сверху полой форменной куртки и, багровея от нахлынувшей на него злобы, приставил его к затылку Михеича.
– Говори скотина! Да побыстрее! Что ты знаешь о кладе и куда его могли спрятать старый барин и твой отец.
Хватов с такой силой вдавил ствол револьвера в затылок, что Михеич, взревев от боли, неожиданно закричал на всю округу неожиданно сильным, пронзительным голосом:
– Люди добрые помогите! Убивают! Спасите!
Худосочная бабенка Михеича, в застиранном белом фартуке, в разводах от мыльной воды, быстренько выскочила на шаткое крылечко неказистой избенки и тоже истошно завопила таким голосом, словно ее схватили за одно место и потащили в близлежащие кусты с одной единственной целью: насладиться ее «непреходящей» женской красотою. На вопли откликнулись мужики и женщины, в самых разнообразных нарядах, работавших у домов и на огородах. Все они стали с большим любопытством наблюдать за происходящим и попытались прокомментировать происходящее различными, порою нецензурными выражениями.
– Поспорим Иван, что он застрелит его!
– Ни за что! Сам ведь знаешь, что оно… никогда и нигде не тонет. Но все же интересно, что следаку надо от нашего Михеича?
Увидя людей, Хватов быстро убрал оружие и, толкнув Михеича, с угрозою сказал:
– Твое счастье старый хрыч! Считай, повезло тебе. Но я вернусь к тебе, и тогда ты мне все уже точно скажешь. Будь уверен.
Эдуард направился к выходу, но старуха, до этого стоявшая неподвижно в стороне и жадно впитывающая в себя каждое слово в его беседе с мужем, с ловкостью кошки, увидевшую хозяина и дотоле гуляющей по улице, подскочила к нему и судорожно схватила за полу куртки.
– Господин начальник! Может быть, и я тебе чем-нибудь пригожусь. Только не пытай более моего мужика и не сажай его в кутузку. Пошли со мною в избу. Там кое-что вам расскажу, да заодно и перегончиком угощу.
Хватов поднял руку, чтобы отмахнуться от этой, на его взгляд никчемной старухи, словно от назойливой мухи, но в последний момент почему-то передумал. «Чем черт не шутит. Может старая, что-нибудь дельное скажет». Жестом, остановив Михеича, попытавшегося войти вслед за ним в дом, следователь, усевшись на расшатанный табурет, чуть прикрыл серые, слегка навыкате глаза. К подобному способу он иногда прибегал при допросах, чтобы меньше утомляться при длительных рассказах подследственных. Хватов сконцентрировал внимание на своеобразной исповеди старухи. Каждое слово бабуси могло помочь Хватову решить вопрос с кладом.