Привезли меня сюда около восемнадцати часов. В двадцать один час наконец-то приходят забирать в отделение. За мной явился мой же хирург, что рентгены мне делал и водил по кабинетам. Поднимаемся на грузовом лифте на четвертый этаж. Проходим под вывеской "Хирургическое отделение". Спрашиваю: «Почему хирургическое. Ведь операция не нужна?»
“Еще не известно”, – отвечает, – “Лапаротомию будешь делать?”
“Да. А что это?”
“Сделаем тонкий надрез вот тут (сразу под ребрами, в области солнечного сплетения, там как раз и находится поджелудочная железа) и через видеокамеру осмотрим все внутренние органы.”
Двери палат в отделении нараспашку. Отовсюду доносятся шипение кислородных масок. По стенам коридора поверху проложены медные трубочки, по которому гонят кислородную смесь. Все больные лежат в прозрачных масках, похожих на намордники. Над койками колбы с бурлящей водой – увлажняют кислород, чтобы не обжечь слизистую.
Коридор длиннющий. Посередине – сестринский пост. Хирург меня оставляет для оформления и уходит “ненадолго”.
Я поправляю одноразовую маску. Улыбчивая медсестра сообщает, что маску лучше снять. Такое замечание меня удивляет, ведь везде всем говорят, что маски обязательны в общественных местах. А в самом сердце инфекционного отделения медсестра работает без этого средства защиты?! Я спрашиваю, почему она не надела маску.
“Толку от нее никакого”, – таков ответ, – “Я не заболею. Здесь везде ковид. Если заразиться, уже заразилась бы”.
Снова заполняю бумаги. Голова уже не соображает, спрашиваю, что и где написать. Подписываю согласия на лечение от ковида, в том числе не возражаю против применения экспериментальных препаратов. Пять или шесть незнакомых названий на латинском языке. Парочка похожа на чью-то фамилию и имя.
Сразу скажу, этими лекарствами никому ковид не лечили. Всем ставили капельницы левофлоксацина – антибиотик для лечения пневмонии.
Определили меня в палату номер тринадцать. Там уже лежали трое. Все смотрят в телефоны. Один включил канал Россия. Там идет русский сериал. Громкость на всю палату. Другой – слушает радио без наушников. К уху поднес.
Шумно. Еще булькают и шипят кислородные маски и колбы. Моя койка возле двери. Спросили, как меня зовут. Почему в хирургии. Говорить сил не было. Коротко объяснил: аппендицит. Имен своих новых соседей не запомнил. От голода и болей в животе память никакая стала.