– Хнык, Хнык.
– Я постараюсь.
– Володя!
– Антонина Павловна, хорошо, будет песня про войну. Только…
– Володя!
– Хнык, Хнык.
– Уже ушёл писать. Наташ, ты хоть зайди в свою комнату, я тебе подарок приготовил. Да, я пойду… песню писать.
– Ни куда ты не пойдёшь, я пирог со сливовым вареньем готовлю… Ой, чувствуете? Горит! – Тугудым, тугудым.
– Пойдём, подарок покажу, – Фомин стал поднимать девочку со стула в прихожей.
– Правда песню напишешь? – и поцеловала солёными от слёз губами.
Эх, так не хотел воровать песни.
– Три…
– Три песни?
– Три поцелуя за песню…
– Тогда шесть.
– Нет. Только три.
– Пойдём, сначала подарок покажешь.
Зашли в комнату. Конструкцию из стульев и досок вынесли в кабинет к генералу, а тут громоздился, сияя белым деревом, шкаф.
– Книжный шкаф? – оторопела.
– Дерни деточка за верёвочку, – Вовка указал на ременную петлю.
Дёрнула. Резко. Кровать мигом разложилась. Еле успел выдернуть экспериментаторшу. И оставил так в руках, к себе прижатой. Смотрел в зелёные глаза и пропадал. Касался солёных от слёз глаз губами и уносился в космос. Зарывался носом в пахнущие весной волосы, чуть духов у матери стащила, и аж голова кружилась.
– Вова, поставь её. – Блин не заметили, как мама Тоня появилась. – Сейчас Аркадий Николаевич звонил. Уже выехал, хочет на это чудо посмотреть.
– Он что, дочери не видел? – решил пошутить Фомин.
Зазвенели колокольчики. Как здорово быть молодым.