. Знаки «конца света», последовательно отсылающие к событиям культурной мифологии, образуют символическую перспективу, указывающую на разрушение и гибель упорядоченного космоса, торжество над ним хаотических сил.
Өмүре әһле дөнья бунлара тәслим улынмышдыр;
Табигыйдер ки, йөрмәз бу санәмләр раһе әһдадан.
Дәниләр ашмыш әгъляйә, галиләр дөшмеш әднайа;
Ки сән лотфыңда тәфрикъ ит – аер әгъляйи әднадан.
Кыямәтдер бу көн: шәмсе хакыйкать мөнхәсиф улды;
Камәрләр иншикакъ итде, гакыллар шашты гаугадан.
Нөҗүме иттихад күкдән дүкелде йирләрә шимди;
Җиһанда хиссе инсият озак кәрратлә Ганкадан
56.
(Судьбы народов вершили бездушные ложные боги,
В сумрак вели их дороги, обмана исполнены злого.
Низкий и подлый – возвышен, унижен – высокий душою.
Пусть твоя воля поставит на место того и другого.
Света конец наступает, и правды светило померкло.
Луны распались, и разум затмился от трубного зова.
Звёзды единства низверглись, и, как легендарная птица,
Ты, человечность, всё дальше от рода людского!
57)
Перевод Р. Морана
Ю. Г. Нигматуллина констатирует: «Всю глубину отчаяния человека и общества, не получивших долгожданной свободы, выражают метафоры в стиле классического восточного романтизма»58. Она выделяет в стихотворении элементы поэтической системы, характерной для древнетюркской поэзии: изобразительность, равнозначность образов и деталей, синхронность развития лирического действия как чередования одномоментных картин и др.59 В последнем издании под названием стихотворения автор добавил пояснение: «Из «Мухаммадии»60, тем самым указав на интертекстуальные связи с мусульманской культурой, с турецкой литературой, значимые для понимания его идейной концепции».
Доисламский период истории – время войн, кровопролития и беспорядков, прямо соотносится с современной поэту действительностью. Лирический герой верит, что и для его нации наступит период благоденствия, как тогда, когда был принят ислам. Это событие оказывается равнозначным освобождению личности, обретению свободы. По мнению Ю. Г. Нигматуллиной, «главная функция лирического размышления – понять трудности пробуждения политического сознания масс. Поэтому ход мыслей лирического героя – цепь причинно-следственных связей – развивается во времени»61.
Позиция лирического «я» Г. Тукая, раскрывающего всю остроту противоречий современной ему действительности, поначалу лишена личностных примет. Но глубина отчаяния и боли человека, судьба которого неотделима от судьбы народа, выявляет субъективно-лирическую основу гневных обличений поэта, мысль которого накаляется страстью, ужас и негодование возрастают с каждым новым разворотом картины. Уровень эмоционального напряжения в стихотворении продолжает повышаться с каждым новым циклом в развитии темы. Г. Тукай всё называет «своими именами», заключая в этих номинациях огромную взрывную силу. Зло пригвождено отточенными обозначениями: «попран закон», «как люди, и вера затоптана в прах», «звероподобные люди, как прежде, господствуют в мире», «злобно на нас нападают», «кровь нашу пьют они жадно», «стоим мы голодной толпою», «связан язык у поэта» и т. д.