Ночной океан - страница 25

Шрифт
Интервал


Головы резко выбрасывали вперед странные, костистые с виду придатки, которые алчно загребали в необъятных количествах пищу, возложенную перед провалом. Время от времени тварь резво выскакивала из своего укрытия, а затем скрывалась там столь же странным образом. Способ ее передвижения был настолько непостижимым, что я замер, уставившись в изумлении и ожидании, когда она явится еще раз из своего напоминающего пещеру логовища.

И монстр явился… и при его виде я в ужасе повернулся и стремглав помчался в темноту, спасаясь бегством, вверх по крутой лестнице – прянул в неведомое, исполненное широких ступеней, приставных лестниц и наклонных плоскостей.

Не знаю, что направляло и подгоняло меня. Быть может, знания, почерпнутые из тех видений, быть может, чутье. А впрочем, наверное, весь этот инцидент лежал в области привидевшегося – иначе я никогда не встретил бы день распростертым на песчаной равнине Гизы прямо перед ухмыляющимся и порозовевшим от рассветного солнца Великим Сфинксом.

Никаких доказательств правдивости такой версии у меня нет – но все же не дает мне покоя тот вопрос: какое же колоссальное, вызывающее отвращение чудовище исходно являл собой Сфинкс? О, будь проклято то зрелище – вымышленное или действительное, – что вселило в меня ужас, подобного которому я никогда не испытывал: неизвестное божество мертвецов, наслаждавшееся гнусными подношениями лишенных души казусов, само существование коих – роковая ошибка… Пятиглавая тварь размером с гиппопотама… всего-то – передняя лапа!

Но полно, все опасности миновали.

Я выжил… и верю – желаю поверить, – что все это мне лишь пригрезилось.


Ночь в музее[2]

I

Именно праздное любопытство впервые привело Стивена Джонса в музей Роджерса. Как твердила молва, изваянные из воска экспонаты, выставленные там, в чудном подвальном помещении на Саутворк-стрит, за рекой, превосходят любую из работ мадам Тюссо в жутких качествах. Скептик по природе, Джонс решил увидеть все своими глазами – и, как оказалось, слухи о музее были далеко не беспочвенны.

В конце концов, не столь обычен был здешний парад чудовищ. Конечно, присутствовали классические банальные душегубы и кровопийцы – Анри Ландрю, доктор Криппен, мадам Демерс, Риццио, леди Джейн Грей, бесконечные искалеченные жертвы войн и революций, дьявольские Жиль де Рэ и маркиз де Сад, – но было и другое, невольно захватывающее дух, держащее в музее до возвещающего о его закрытии звонка. Ординарным создавшего подобную выставку художника язык не поворачивался назвать. На всех экспонатах лежал несомненный отпечаток воображения – темного, но по-своему гениального.