– А тебе какое дело, Степашка? Отстань.
– Как ты меня назвал…
В горле встает ком, которым давлюсь. Все начинают откровенно смеяться.
– Что происходит, Адриан? – дергаю его за рукав, желая достучаться до парня, которого не узнаю. Точнее узнаю в нем старого «персонажа», который люто раздражал.
– Ничего. Кроме того, что ты пристала ко мне…
– Я пристала?
– Ну не я же, – Адриан спрыгивает с бетонной плиты и равняется со мной взглядом. Холодным до дрожи. – И не надо мне больше писать, Степашка, поняла?
Это шутка, да? Розыгрыш… Сейчас он улыбнется, скажет «стоп» и поцелует меня так крепко, как делал это раньше? Вон даже кто-то телефон достал снимать…
– Адриан… – срывается голос, и я касаюсь его, чтобы почувствовать хоть какое-то тепло.
Он брезгливо отстраняется от меня. Смеряет надменным взглядом мое растерянное существо.
Не понимаю… Парень видит мой ступор и разводит руки в стороны.
– Все кончено, девочка.
Его слова ушатом ударяют по затылку. Я хватаюсь за колонну, чувствуя, как дрогнули колени.
– Я сделал все, что хотел, теперь ты свободна.
– Ты бросаешь меня? – не верю его словам. Использовал и бросил? Не верю! Я же люблю его, а он – меня!
По вискам сильно бьет набатом. Я сдавленно дышу и требую объяснений пронзающим взглядом.
– Так я тебя и не подбирал, – хохочет Адриан, подбивая друзей на смех. – Я тебя использовал. Или ты наивная зайка до сих пор этого не поняла?
– Да она сейчас тут грохнется… – ржет рыжая.
– Использовал?! – режет по ушам собственный голос, который с трудом сдерживает дрожь.
Адриан даже не смотрит мне в глаза. Предатель.
– Ой, Адриан, да объясни ты этой дуре. Век не отстанет…
– Что объяснить? – поворачиваюсь я к разговорчивой Яне. – Объясни!
– За друга он отомстил тебе и твоей сестре. Чтоб больше не повадно было.
– Адриан, скажи, что это неправда… – умоляю я.
– Проваливай, Степашка, – фыркает он, сжимая челюсти.
– Ты мерзавец, – слезы проступают на глазах.
Только не реви, только не реви…
– Приятно познакомится, – усмехается Адриан, даже не смотря в мою сторону.
– Я никогда тебе этого не прощу! – выкрикиваю я надрывно в его равнодушное ублюдское лицо.
Он не единой мышцей не повел. Бесчувственное существо. Подонок! Ненавижу!
– Никогда! – ломается голос. Вместе со всем живым и чувствительным, что было во мне.
Я разворачиваюсь и бегу, чтобы не разреветься на глазах смеющейся вслед кампании.