Очень информативно. А главное все логично и предельно понятно.
Не думал я становится психологом на час, но видимо выбора у меня нет. К слову, в сердечных делах – советчик я так себе. Умело избегаю их в разговорах и в жизни.
– Мхм, – вздыхаю трагично. – Тогда не будем о нем?
– Вот еще, – закатывает глаза на упоминание недостойного. – Знаешь, я одного понять не могу… Признаешься в любви, а потом другую целуешь, ну это нормально вообще, скажи?
– Не знаю…
– Конечно, не нормально! Придурок он… Козел. Фу…
– Согласен, – поддакиваю, сдерживая усмешку.
Тая не на шутку завелась. Девичье сердце, хоть и наивно, но весьма чувствительно. Не хочется, чтобы какой-то баран по имени Егор ранил его.
– Предки заколебали. Это они меня не пустили с ним погулять, когда он звал… – дует губы. – Вот и пошел с другой.
– Оправдываешь его?
– Нет. Но это долбанная опека задолбала. Забери меня к себе, а Паша? Ты – мой крестный отец, имеешь право.
– Смеешься? Твои родители, сначала мне голову открутят, а потом тебе, дурочка…
Вот тут я не преувеличил. И будь я хоть самим папой Римским, а не просто крестным, они бы не отдали её мне. Им хватило первого раза, чтобы сделать выводы.
– Ой, они чушь несут, и мозг все время своей учебой промывают. Сколько можно… С тем не ходи, так не делай…
– Прессуют значит? – делаю очевидные выводы я.
В отличие от девочки, я в курсе причин контроля над Таей, младшей дочери семьи Лариных. Родители оберегают глупое дитя от всего того, что могло бы погубить его. По факту, я – первый в списке запрещенного.
– Жестко. Жива бы была сестра, жила бы с ней и не тужила, а так мучайся теперь… – не церемонится в выражениях Тая.
Именно это качество, смешанное со смелостью и юношеским максимализмом, разнит её с мягкой и добросердечной погибшей сестрой. Упоминание о Наташе вызывает в груди щемящую боль. Не думал, что она начнет вспоминать сейчас…
Дерзкие интонации в голосе спадают, как и гримасы с лица, когда Тая теребит цепочку на шее и вытягивает за неё медальон, спрятанный под рубашку.
– Она всегда со мной, – открывает медальон, и миловидное лицо Наташи смотрит на меня. Невидимые иголки вонзаются в меня, заставляя сжать челюсть. – Ты помнишь её, Паша?
– Как сейчас, – дергается кадык под давлением застрявшего кома.
– Ты ведь любил её, правда?
– Правда, – хриплю, ощущая, как же чертовски плохо становится на душе.