– На обед потушу кролика с грибами и картошкой, – сообщила между делом бабуля.
– А мне что? – полюбопытствовала Никка, которая с самых ранних лет не ела ни мясо, ни птицу, отказываясь даже от знаменитого бабулиного курника, внутри которого, по словам дедули, могло поместиться полкоролевства. Курник казался Никке могилой из теста, наполненной костями безвременно ушедших цыплят.
– А тебе будут пирожки с творогом в сладких сливках, – улыбнулась бабуля. Никка радостно пискнула и бросилась обнимать бабулю. Пирожки с творогом были ее самым любимым лакомством: крохотные, размером с Оллину ладошку, и очень сочные, они выпекались в большой белой печи, а потом складывались в чугунок, заливались свежайшими сливками и густым сахарным сиропом и отправлялись обратно в печь, где томились до тех пор, пока печь не остынет. Когда бабуля вынимала раскаленный чугунок из печи и выкладывала горячие пирожки на блюдо, они из-за сливок с сахаром казались покрытыми слоем матового лака. Поедать пирожки нужно было так: сначала следовало осторожно надкусить пирожок с края и выпить сладкий творожный сок, а затем можно было запихнуть все остальное в рот и жевать, жмурясь от удовольствия. Каждый пирожок был нежным и мягким, словно облачко, и таким вкусным, что когда он таял во рту, Никке казалось, что у нее одновременно тает сердце.
После завтрака бабуля ушла во двор, где в загоне мирно жевали траву жирные кролики, а Никка осталась на кухне лепить пирожки к обеду. Она очень любила комкать в ладошках липкое тесто, растягивать его, раскатывать по столу и вязать из него косички. Вдобавок к пирожкам Никка, как обычно, слепила несколько фигурок из теста: балерину, мальчика с лютней и райскую птичку. Никка знала, что тесто, надышавшись горячим воздухом в печи, распухнет, расползется, поднимется, и балерина превратится в бородатую толстуху, мальчик с лютней – в старика с мешком, а райская птичка – в пингвина или утконоса, и Олли снова будет до колик хохотать над ее фигурками, но все равно продолжала их лепить и выкладывать на противень рядом с пирожками, аккуратно присыпая сверху мукой. Вернулась бабуля, пряча за фартуком окровавленного кролика, ловко разделала его на доске и сложила порубленные куски мяса в чугунок, а затем убрала чугунок и противень с пирожками в жарко растопленную гудящую печь. А пока ужин пекся, бабуля повела Никку в сад поливать цветы. Но сперва нужно было заглянуть в виноградник и подвязать отросшие виноградные усы, чтобы они росли вверх, к солнцу, а не оплетали камни, которыми была выложена тропинка. Никка всегда вступала в густой лабиринт виноградника с опаской: как-то ночью во сне ей приснился чудовищный оживший зеленый виноград, страшно разгневанный из-за крепко подвязанных усов, который рвался оплести Никку своими толстыми извивающимися лозами и задушить насмерть. Поэтому Никка всегда шла по тропинке через виноградник, сжавшись в комок и обхватив себя за плечи руками, чтобы ненароком не задеть виноградные усы, а бесстрашная бабуля, как ни в чем не бывало, раздвигала лозы, срывала увядшие листья и без лишних нежностей подвязывала усы прочным шнурком. В саду бабуля поливала овощи на грядках и плодовые деревья, а Никка поила цветы: нежные изысканные ирисы, пышные похожие на взбитые сливки с клубникой пионы, бархатные алые и атласные белые розы, пахнущие карамелью и шоколадом, и свои любимые гладиолусы, цветки которых напоминали Никке воздушных парящих в танце балерин. Были в саду и цветы попроще, например, безыскусные веселые ромашки или занесенные ветрами с земляничных лугов пронзительно синие колокольчики и голубые, как папины глаза, васильки. В самом отдаленном уголке сада у пересохшего колодца пламенели в полумраке деревьев роскошные маки, которые быстро сгорали, и чьи опавшие лепестки, заботливо собранные Никкой и спрятанные между страниц ее книжек, прямо на глазах чернели и со временем рассыпались пеплом.