Субъекту просто не за чем (нет за чем) наблюдать в случае с субъект-объектным единством. В этом смысле, кстати, мой тезис «не нужно познавать Целое» следует признать вводящим в заблуждение. Ведь Целое не нужно познавать главным образом по причине того, что никакого такого Целого и нет вовсе; что когда есть Целое, ничего и никого нет.
Теперь об аргументации моего мнимого соратника. Интуитивно он чувствует: схваченное умом не очень-то «тянет» на окончательную реальность. Однако заявляет он несколько иное. Он заявляет, что ум схематизирует, «высушивает» то, что пытается постичь. Дескать, именно этот иссушающий эффект и мешает получить знание реальности, какова она есть, то есть реальности в своем окончательном виде. При этом он явно упускает из виду свою же интуицию, согласно которой в своем окончательном виде реальность должна быть не частью (коей неизбежно является одна из сторон познания), но Целым.
В итоге делается половинчатый вывод: подлинной реальности не постичь средствами мышления. Половинчатый, потому что «не постичь умом» не означает «не постичь совсем». Непознаваемость Целого связывается с немощью нашего рассудка, завороженного, скованного объектами-частями. Дескать, если бы не эта скованность, рассудок, пожалуй, и познал бы Целое. Другими словами, проблема якобы в нас, а не в Целом. Хотя она, разумеется, именно в не-объектности Целого.
Почему апофатик не запирает дверь полностью? Ведь для этого, казалось бы, есть все предпосылки. Полагаю, дело здесь в том самом сращивании с ролью субъекта познания, о котором говорилось в самом начале. Нам настолько привычно быть субъектами, окруженными объектами, что возможность ситуации, когда познавать нечего и некому, нами даже не рассматривается. Да, мы чувствуем, что наша реальность – не окончательна. Более того, мы чувствуем, что неокончательна она именно из-за разделенности, расколотости, не-целости. Однако, как дети этой разделенности, мы даже целостное бытие рисуем себе таким образом, словно там по-прежнему будет что и будет кому наблюдать и анализировать.
Вернемся к моему визави и дадим ему высказаться до конца. Заявляя, что реальность – это ноль (ничто, «не что-то») всего лишь для нашего ума, он далее выдает нечто весьма поэтическое и даже не без налета суфизма: «Целое постигнут принципиально иные органы восприятия, которые у нас появятся, когда мы преодолеем тяготеющий над нами диктат ума».