– Ой, куда это вы меня принесли? Я не привык к темноте, несите меня обратно, – как всегда, меня не услышали.
«Ну я вам сейчас покажу, – подумал я, – буду жёстким, грубым, узнают, как относиться ко мне непочтительно!»
Вдруг я услышал крик младенца, всё во мне заволновалось, мои ниточки размякли и приняли в свои объятия красного, сморщенного, голосящего от страха мальчишку. Я почувствовал, как трепетала завёрнутая в меня новая жизнь, видел счастливые глаза хозяйки, ставшей матерью, и разделял с ней эту радость.
Пришли в баню отец, бабка с дедом, все старались подержать на руках верещавшего малыша, завёрнутого в меня. Я нежно обнимал его, баюкал, шептал ему на ушко.
– Смотрите, – сказала бабка, держа икону, – холст-то как его успокоил, что значит намоленный.
С тех пор стало семейной традицией: каждого ребёнка после обмывания, заворачивать в моё льняное полотно. Я согревал малыша, шепча ему: «Живи… Пусть стучит твоё сердечко, наполняются силой и растут твои ручки и ножки».
В ту пору много детей рождалось у крестьян, но не все они вырастали, многие умирали в младенчестве, поэтому я и старался дать им силу, у меня это получалось. Десять детей выросли в семье и стали взрослыми, и в этом есть моя заслуга. Вместе с мамой и бабушкой я участвовал в купании, врачевании ребятишек.
Полежу за образами, а как понесут меня мыть, да сушить в баню – знаю, сейчас ещё один горластый на свет появится. Я даже по весу научился определять, в кого пошёл ребёнок: если лёгонький да маленький, значит в хозяйку мою, хлопотунью-воробышка, а если басистый да большой, то в хозяина-кузнеца.
Дети росли, помогали родителям с хозяйством. Прошло два года с рождения последней малышки в тысяча девятьсот пятнадцатом году, и началась какая то смута в деревне, все суетятся, спорят.
– Мамаша, велели снять иконы в доме, уберите их хотя бы из переднего угла!
Вот тебе и на, сколько лет я верой и правдой служил, в почётном углу висел, а теперь и меня вместе с иконами убрать в сундук?
– Руки прочь от меня, не трогать! – кричу я, но люди остались глухи к моим воплям.
Повесили меня рядом с умывальником, на крутом коровьем роге. Я сначала возмущался, был твёрдым, грубым.
– Я почётное полотенце, нечего тянуть ко мне свои руки! Тряпок, что ли, вам мало для вытирания?
Хозяйка вылечила мою гордыню рубелем. Как промял мне бока этот холодный утюг пару раз, так я сразу всё понял, размяк, особенно когда вспомнил, что это все мои воробьишки маленькие, я их в жизнь принимал, мои хозяева дорогие.