Постепенно я начал использовать не только слух. Все органы чувств объединились. Никогда ещё моё восприятие не было таким объёмным. Я оказался одновременно и внутри и снаружи каменной ячейки. Прорезался голос ручья. Звон сверчков, казалось, поддерживал весь свод других звуков. Появилось ощущение, что сверчки являются несомненной частью целого. Пространство выглядело наполненным и одновременно стройным. Никто из нас, ни сверчки, ни я не могли управлять друг другом! Я не мог приказать им прекратить один ряд и начать другой. Но это и не требовалось. Они останавливали звук именно там, где его нужно было остановить. И начинали там, где его нужно было начать. Сверчки сверлили пространство в различных направлениях. То ко мне, то от меня, то по диагонали, связывающей нас ещё с чем-то. Я чувствовал, что насекомые не просто гарантируют мою безопасность, а создают её. Они поддерживали в порядке целый угол. И это был не механический монотонный и скучный порядок. Это была живая, стройная и невероятно красивая структура! Любой звук в ней мог прерваться в любую секунду. И в тот же момент начаться вновь. По-другому, с нового тона. И с совершенно новой стороны. И при этом всё звуковое здание в целом не утомляло, а странным образом успокаивало.
Незаметно для себя я начал погружаться во что-то вязкое и тяжёлое. Я не сумел отследить точку перехода, потому что давно находился в совершенно другом месте. Это было каменистое взгорье, над которым раскинулось странное беззвёздное небо. Я шёл по этому плоскогорью уже давно и сумел преодолеть значительное расстояние. У меня на сегодня было какое-то дело, но я не мог вспомнить какое именно. Постепенно панорама начала меняться и я почувствовал, что подхожу к городу. Он начинался за цепью небольших холмов, грядами спускавшихся к побережью. Впоследствии я не раз возвращался к этому воспоминанию, пытаясь понять, как я оказался на этих холмах. В непрерывности восприятия находилась странная брешь. Она имела форму разрыва. Что-то вроде оврага, в который моё умозрение проваливалось, едва подходя к нему.
Был самый конец ночи. Время, когда утренние сумерки создают не только неестественность пейзажа, но и неестественность тебя самого. Город, к которому я приближался, не казался мне незнакомым. Я примерно представлял себе, в какую часть я хочу попасть, и лавировал по заросшим тропинкам таким образом, чтобы выйти как можно точнее и привлечь меньше внимания. Послышался лай собаки. К ней присоединилась другая, заставив меня крепче сжать кулак с камнем. Я не помнил, где и когда подобрал его. Возможно, это было ещё на взгорье. Благодаря камню я не чувствовал себя безоружным. Он добавлял мне энергии.