Денисов крепко кашляет, разносит невидимый аэрозоль по тесной кабине электроавто. Фролов опускает взгляд на часы.
Зеленые стрелки… подсветка максимально убавлена, чтобы как можно реже ездить в Рыбацкую деревню… батарейки в жутком дефиците и продаются по одной-две за раз… высвечивают 05:37.
Тридцать минут назад оперативная сводка известила следователя о трупе молодой девушки. Тело нашли на набережной в полукилометре от судоверфи. Личность пока не установлена – криминалисты, как всегда, ждут следователей.
Когда очки громыхнули вызовом из дежурки, Фролов восстал со скрипучей раскладушки, влил в горло стакан еле теплого кофе, а после стал искать напарника. Нашел его быстро, спящего в заброшенной кишке пустого коридора. Денисов обожал протертый до дыр диван у глухого окна, в котором смутно мелькали всполохи низколетящих беспилотников. Через пять минут сели в авто, щелчок денисовских пальцев завел мягко шуршащий электрический двигатель…
В служебной машине Фролов задремал… хотя, нет… Это больше похоже на падение в бушующую бездну: тягучее подобие смерти, в которое следователь раз за разом возвращается. Память о далеком детстве покинула его, оставив взамен жуткие образы, застревающие в мозгу, заставляющие чувствовать необъяснимую вину за что-то неизведанное… ломать голову…
зачем это, для чего?
Дух правды оставил его, как и всех в этом городе.
Он летит в беззвёздной пустоте, язык немеет, сознание отвергает само себя… Тонет, пытается побороть густеющую, полуночно-синюю бездну. Ледяная глубина обволакивает его, сдавливает грудную клетку… душит, душит… кожа мучительно натягивается, почти лопается.
Смутный, неизъяснимый кошмар.
Фролов борется с жаждой вдоха… виски пульсируют, легкие горят, боль накатывает… Вода пузырится внутри гортани. Надо проснуться. Проснуться… Но никак… Никак…
Стоп.
Сначала.
От далекого раската грома Фролов всплывает в прокуренную кабину служебной машины. Хватает дрожащими губами просмоленный воздух. Трясёт головой, прогоняя наваждение.
Сестра говорит, что в детстве он боялся воды, никогда не заплывал на глубину, но даже этого Фролов не помнит. Вместо прошлого в его памяти ширится пустота, и ее нечем заполнить.
– Немного недотянули, – говорит Денисов, голос грубый, глухой… табачный дым витает над головой, вытягивается в тонкую струю и уплывает через приоткрытое окно в сумеречное утро. – Пара часов, и… Задолбали эти дежурства.