Пара электромобилей чуть не сносят меня к херам, ну а так всё, в общем-то, проходит неплохо – я остаюсь живой. Под вой клаксонов и визг тормозов я вскакиваю на противоположный тротуар, протискиваясь между припаркованных тачек. Передо мной – расположенная на первом этаже старой высотки забегаловка с не горящей неоновой вывеской: «C&B» – это означает «Crepes&Beer». Или «Блины и Пиво». Почему такое тупое название? Дело в том, что это заведение работает круглосуточно. Днём это кафешка, а вечером – бар.
Открываю стеклянную дверь.
Её ручка тоже кажется мне очень странной на ощупь.
Эту забегаловку содержат два брата Дейв и Гоп. Они работают попеременно.
И сегодня за стойкой Гоп.
– Здоро́во! Можно? – спрашиваю для приличия, а сам сворачиваю направо и иду вдоль окон к дальним столам.
Эти братья очень похожи – почти как близнецы, несмотря на разницу в пару лет.
– О, привет, – отвечает седой здоровяк, отрываясь от дел. – Ты чёт рано сегодня… или поздно… Хрен тебя пойми…
Но, несмотря на схожесть, их довольно просто отличить.
– Че будешь? – спрашивает Гоп, облокачиваясь на стойку.
У него здоровенные шрамы на щеке и усилитель руки виднеется из-под рукава. Это не протез, а именно усилитель – ряд металлических пластинок торчат прямо из кожи. Гоп – бывший военный. Он как-то надрался и рассказывал про службу и свою модификацию: «Это для того, чтобы таскать крупнокалиберку в одной руке. Но и для двадцатилитровых канистр с пивом неплохо подходит…»
– Что побыстрее можете сварганить, – говорю и уже подхожу к столику, за которым обычно сижу – второй с конца возле окна спиной к выходу. – Ты не представляешь, насколько я голодный, – чуть поворачиваюсь к нему и кладу руку на живот, делая рожей типа «мне херово».
Старик кивает и говорит:
– Ладно. Сейчас что-нибудь придумаем… – он выпрямляется во весь рост и направляется к окошку на кухню.
Да, жизнь его вообще потрепала. А всё из-за того, что наша страна хоть и менялась до неузнаваемости временами, но интересы у неё оставались всё те же – претензия на мировое господство, в то время как люди тонули в говне.
Я присаживаюсь на красный потрёпанный диван из кожзама и придвигаюсь в упор к широкому окну.
Довольный тем, что изжога и другие неприятные ощущения скоро пройдут, я, расслабляясь, откидываюсь на спинку и, посмотрев на улицу через полуоткрытые жалюзи, решаю, наконец, разобраться, что не так с моим осязанием.