– Откуда ты знаешь? – Прасковья взъерошила его кудри.
– Ниоткуда. Это априорное знание. Может, из прошлой жизни. Я любил тебя всегда; наверное, во всех прошлых жизнях, а потом просто встретил, нашёл. И сразу понял, что ты – это ты.
– Когда понял? – удивилась Прасковья.
– Сразу понял. Ну, пока мы с тобой дошли от твоего факультета до метро – точно понял.
– А почему никогда ничего не сказал, ничем не обнаружил? – изумилась она.
– Не знаю… Ужасно боялся, что сделаю или скажу что-то не то – и всё обвалится, ты уйдёшь. И ничего не будет. Как тогда жить? А так – я был счастлив, что вижу тебя, что говорю с тобой, что мы проводим время вместе. Когда ты убежала от меня в метро, мне показалось, что всё кончилось, что я совсем не нужен тебе, что надоел… Я стоял на площадке перед входом в метро и не знал, что делать. Поверь, я редко не знаю, что делать. Обычно знаю, я очень мало Гамлет. Потом зачем-то дошёл до Метрополя и стал звонить тебе. Было ощущение, что, если не ответишь – я умру.
– А мне показалось, что это я тебе надоела, – улыбнулась Прасковья.
– Спасибо, конечно, но … я же понимаю, что это невозможно, – он потёрся лбом об её ладонь.
– Нет, правда, – настаивала Прасковья. – А как тебе удалось ни разу не обнаружить за четыре месяца, что я тебе чем-то интересна, нравлюсь?
– Не знаю… Видишь ли, я получил довольно строгое воспитание. Центральным пунктом в нём было самообладание, умение держать себя в руках. Помню, отец не раз говорил мне: тебе холодно, больно, грустно, страшно, обидно – ты не должен этого показывать. Веди себя ровно и приветливо – вот всё, что от тебя требуется.
– Молчи, скрывайся и таи / И чувства, и мечты свои, -
Задумчиво проговорила Прасковья. – Может быть, это и верно, но сегодня, ты знаешь, считается, что надо чувства, наоборот, обнаруживать. Даже плакать, орать и т.п.
– Да, я слышал. Но в этом мне всегда виделось что-то одновременно бабье и подзаборное – свойственное низшим классам. Фильмы, ток-шоу, где все орут – всё это формирует разнузданность. Мне это, признаться, противно.
– Знаешь, у меня было что-то похожее, – она накрутила его кудрявую прядь на палец. – Ты мне нравился, даже очень, но казалось: раз ты не делаешь первого шага – ну, значит, и я не могу. Я же девушка. А девушка должна быть скромной – этому меня учила бабушка. Ну а раз так – значит, не надо, значит, ничего не возможно, значит, ничего этого нет. Примерно так было.