Я смеялась всю дорогу домой, а потом, когда мы достигли сада и ехали между молчаливыми деревьями к чудесному старому дому, смеялась уже от радости, а когда вошла в библиотеку, все четыре окна которой были распахнуты навстречу лунному свету и ароматам, посмотрела на знакомые книжные полки в библиотеке, в которой не было слышно никаких других звуков, кроме мирных, и осознала, что здесь я могу читать, или мечтать, или бездельничать так, как хочется, и никто не может мне помешать, я возблагодарила Судьбу за то, что она привела меня сюда и дала мне смелость понять собственное счастье и спастись от существования, свидетельницей которого я только что была, – существования среди запахов чужих ужинов, шума, производимого чужими слугами, развлечениями в виде званых обедов и бессмысленной болтовни.
Однако должна признаться, что расстроилась, когда некая влиятельная персона, пролорнировав во всех подробностях мой дом и заняв безопасную позицию возле раскрытого окна, хладнокровно раскритиковала все, чем я гордилась, и завершила свое выступление выражением сочувствия моему одиночеству, а когда я попыталась возразить, что, мол, одиночество мне по вкусу, буркнула, что я весьма anspruchslos[10]. И тогда я действительно устыдилась скромности моих желаний, но лишь на мгновенье, да и то под уничижительным взглядом через лорнет, хотя, в конечном счете, взгляды обладательницы лорнета мало чем отличаются от взглядов моих служанок – девушек, чьи представления о счастье заключаются в том, чтобы жить в городе с себе подобными и воскресными вечерами пить с ними пиво и плясать. Страсть непременно быть с кем-то, страх остаться хоть на несколько часов наедине с собой – мне это совершенно непонятно. Я способна неделями развлекать себя самостоятельно, вряд ли даже думая о том, что я одна – о нет, мне так спокойно и хорошо. Это не значит, что мне не нравится, когда рядом со мной находятся люди – по несколько дней или даже недель, но при условии, что они столь же anspruchslos, как и я, и предпочитают простые радости – у тех, кому здесь хорошо, есть что-то внутри, но если же они пусты, если у них пустая голова и душа, им здесь будет скучно. Я бы рада была, если б в доме моем толпились люди, но только для этого надо найти людей, способных самостоятельно занять себя. Я бы приветствовала – и провожала их – с одинаковой сердечностью, потому что, как бы неловко мне ни было в этом признаваться, мне нравится, когда они приезжают и – в равной степени – когда они уезжают.