Вот такая ты, Василина Бедняк. В 26 лет, в страшно концептуальной квартире, с осыпавшейся тушью и съевшейся губной помадой.
На меня смотрела грустная девочка. Большие глаза, острый нос, усыпанные серыми веснушками, как припорошённые пеплом, щёки. Круглые, чуть оттопыренные уши – в детстве они подкинули мне хлопот, так и осталась привычка завешивать их волосами. Волосы… тоже серые, прямые, тонкие, пушистые. В блёклом свете лампы почудилось, что я тоже, как Влад, чёрно-белая, а остатки бордовой помады и персиковые румяна на скулах – пятна детского фломастера на этой раскраске. Только двуцветность Влада красивая, как рисунок тушью, а я больше смахиваю на неказистый оттиск линогравюры.
Я взяла со стеклянной полки перед зеркалом ватный диск, намылила его и принялась стирать остатки помады, потом прошлась по скулам и, наконец, ликвидировала чёрные крошки под глазами.
Девочка по ту сторону зеркала повеселела. И стала совсем юной – лет тринадцать, не больше. Я всегда такая без косметики. Стыдно как-то в двадцать шесть выглядеть на тринадцать, хотя мама говорит, что через десять лет я начну это ценить. Вот и крашусь. Иногда.
Я вытерла лицо махровым полотенцем, надеясь, что оно для рук и вывешено специально к приходу гостей, зажмурилась так, что перед глазами закружились радужные мухи, и вынырнула из ванной, столкнувшись с пробегавшим мимо лысым парнем.
– Сорри, – бросил он.
– Извините, а вы любите бильярд или боулинг? – Слова сегодня выскакивали изо рта в обход мозга.
– Я люблю хоккей, – улыбнулся он, показав две дырки вместо зубов.
Обняв себя руками, я стала шататься по помещениям. На кухне продолжались светские беседы под чай и торты с бумажных тарелок. Лоджия дымилась сигаретами и вейпами. В проходной комнате с шаром народ разбился по компаниям, каждая из которых жарко что-то обсуждала, а в дальней – спальне – зажгли свечи и устроили просмотр фильма «Реальная любовь».
– Васёк, ты Влада так впечатлила, что он пошёл перекурить это дело! – засмеялась пробегавшая мимо Сима с высоко поднятым над свитком дредов подносом домашнего тирамису.
Я воспользовалась ситуацией, выкопала в свалке одежды пуховик, перекинула через плечо сумку и выскочила в подъезд. С улицы написала прощальные эсэмэски хозяйке и Марине.
В следующий раз мы увиделись с Симой через пару недель у нас дома. Она заскочила к нам за какими-то вещами, которыми они вечно с Маринкой менялись, а я как раз вернулась с работы.