– Ишь, горячее, – повторяет девочка.
– Летом – горячее, зимой – холодное. Целый день видать, а ночью нету, – он придумал эту загадку по дороге домой и теперь очень доволен собой.
– Поняла! – Элизабет на минуту забыла о потраченных деньгах. Всплеснула руками. – Это Солнце, это наш мир… а это Луна?
– А вот это Меркурий, – объясняет Джошуа. – Это Венера. Венера значит любовь, а Меркурий что-то там еще. Поверни вон ту ручку, Лиза. Так, правильно, – он покрывает Лизину ладошку своей. – Видишь?
Зубцы скрытого механизма сцепляются и поворачиваются. Шары начинают двигаться, каждый по своей дорожке, медленно и торжественно, словно епископы, танцующие менуэт. Дети сидят не дыша, словно завороженные.
– Все это зовется планетарий, – говорит Джошуа почти шепотом. – Такое греческое слово.
Вдова Дайер с умным видом кивает; Сара и Чарли требуют своей очереди покрутить, во влажных глазах младенца тихонько вращается игрушечная вселенная – Рак, Лев, Дева – месяц за месяцем, год за годом.
Это самое раннее воспоминание Джеймса Дайера.
Первый доступный ему мир – кухня. Огонь, бьющийся в каминный прибор, отблеск, дрожащий на обратной стороне медных сковородок. Уютная бойня, на коей небесные, полевые и речные твари ощипываются, потрошатся и обжариваются на огне. Служанка Дженни Скерль, этот алхимик плоти, колдует над тушкой кролика или огромного белоснежного гуся; пальцы у нее толстые, как бутылочное горлышко, они рвут, выскабливают, режут, выдирают внутренности и набивают нежную утробу луком, крутыми яйцами, шалфеем, петрушкой, розмарином, нарезанными яблоками, каштанами. Чтобы позабавить ребятишек, она чистит угрей живьем.
Джеймс живет в нижних пределах этого мира, ползает по каменному полу под кухонным столом, где тощие, безымянные кошки, которые всегда умеют добиться своего, охотятся за двигающимися тенями. Кошки сидят неподалеку и наблюдают за летящими по воздуху перьями и сыплющейся мукой, дерутся с ним из-за упавших кусочков пищи, видя в Джеймсе гораздо более серьезного противника, чем его предшественники. Никем не замеченный, он проводит здесь полдня, следя за женскими деревянными каблуками и укутанными в шерстяные чулки лодыжками под волнами нижних юбок, колышущихся будто морской прибой – туда-сюда, туда-сюда. Они никогда не стоят на месте.