– Ты хочешь сказать, что я могу заблудиться? Заблудиться в лесу? Давай лучше поохотимся вместе, папа.
– Не требуй слишком многого от этого голубя. Если ты заблудишься в лесу, он за тобой не прилетит.
В хижине уже почти совсем стемнело, и легко было представить себе блуждания в темном лесу. Джек достал из ларя лампу и бутыль керосина, победоносно подняв их вверх – на самом деле он приберегал эту находку.
– Везет тебе. Будешь при свете. Ты же до смерти боишься темноты.
Джек говорил короткими фразами, отделяя их друг от друга, как будто каждая содержала важнейшую информацию.
– Придется экономить. Тут не хватит освещать Вегас веками.
Стивенсон снова посмотрел в свой телефон и сказал до жути нейтральным тоном:
– Теперь я тебя оставлю. Надеюсь, ты справишься как большой.
– Оставишь меня? Что значит – оставишь?
– У меня есть дела.
– Как это? Какие дела? Надолго?
На секунду Уолден уловил смятение отца.
– Пока ты не станешь мужчиной. Как только, так сразу, позвонишь мне, и я мигом прибегу.
– У меня нет телефона.
– Как? Куда ты его дел?
Джек это отлично знал. Скромную «Нокию» у Уолдена украли в прошлом году. Вернее сказать, отобрали. Отобрал подонок с гнилыми зубами и синим гребнем на макушке. Выбранив сына хорошенько, отец ударил его только один раз, но это наверняка был самый сильный удар, когда-либо полученный Уолденом Стивенсоном от Джека Стивенсона. К несчастью, это вдобавок произошло сразу после памятного разгрома «Ориолс» в игре с «Л. А. Энджелс» (11-2). В тот вечер, наконец успокоившись, Джек объяснил ему, что оранжево-черная птичка, талисман команды, – самец. Самка – поменьше, и у нее нет черного капюшона.
«У тебя тоже, – сказал он, – нет черного капюшона, и, ей-богу, боюсь, что после ухода на покой Кэла Рипкена наша команда стала бабьим царством».
– Здесь все равно нет сети. Далеко от всего, для всего недосягаемо.
– Я готов спать с тобой в одной кровати, папа. Мы потеснимся. Ничего страшного. Или даже на полу. Мне все равно.
Но Джек раскинул руки. Он не поцеловал сына, только крепко обнял его и легонько хлопнул по щеке. За всю свою жизнь Уолден мог припомнить такое выражение чувств только однажды, когда в восемь лет он уезжал с классом на пять дней в учебный поход в Аппалачи.
– Ты меня разыгрываешь, – всхлипнул он.
– Тебе здесь будет хорошо. Не забывай: пока ты на базе, ты невредим. Никто до тебя не доберется. Никто.