– И что Тетушка Люсия ответила?
– Ответила, что скорее она пригласит кукловодов устраивать представления танцующих табакерок, чем позволит кому-либо играть на рояле ее матери.
Август усмехнулся, а Ирвелин стало не по себе. Она обернулась, чтобы посмотреть на черный рояль, и теперь его неопрятный вид не казался ей таким уж неопрятным. Теперь его пыль как будто обрела свой сокровенный смысл.
– А семья у Тетушки Люсии есть? Дети?
– Нет, детей у нее нет. Живет одна, а ее квартира прямо над этим потолком.
Взгляд Ирвелин перешел от рояля на все старинное помещение. Глубокие трещины на стенах теперь виделись ей чарующими отпечатками прошлого, а расшатанные столы и стулья – оберегами истории, которая творилась здесь; даже сидеть на этих стульях стало гораздо значительнее.
Их молчание затянулось. Август смотрел в окно на снующих туда-сюда граффов и украдкой поглядывал на Ирвелин, словно хотел что-то сказать, но никак не решался.
– Давай прогуляемся? – вдруг предложил он.
Они вышли в объятия пасмурного октября. Несмотря на близость полудня, над мостовой парила синеватая дымка. Спасаясь от ветра, Ирвелин поглубже запихнула еще теплые руки в карманы пальто.
– Я хотел бы извиниться перед тобой, Ирвелин, – произнес Август чуть слышно: его голос заглушал ветер. – Мы усомнились в тебе, а делать этого не следовало. – Ирвелин неоднозначно тряхнула головой, сама не понимая, что именно хотела этим сказать. – Себя я оправдывать не буду, – продолжал левитант, – а вот Миру… Эх, Мира. Язык ее бежит быстрее ее головы. Вот и все, что нужно знать об ее характере. Мира – человек неплохой, только больно сумасбродный. Сама она, кстати, считает, что ты никогда больше не захочешь с ней разговаривать.
Ирвелин посмотрела вдаль. Там, за шпилями городских ворот, виднелись вершины восточных гор. Дюры. В пасмурную погоду их обволакивал туман и казалось, что они вот-вот исчезнут.
– Знаешь, у меня было время подумать, и я пришел к выводу, что не стоит осуждать детей за ошибки их родителей.
Наверное, Август полагал, что эта фраза задобрит Ирвелин и она оттает, однако вместо прощения Ирвелин без каких-либо чувств заявила:
– Я не осуждаю своего отца.
Августу оставалось только удрученно кивнуть.
Они миновали улицу Сытых голубей, по которой туда-сюда разъезжали лихие велосипедисты; их поклажи, нагруженные овощами, свисали с плетеных корзин. Доставщики так торопились развезти продукты по ресторанам в срок, что обычных прохожих они замечать не хотели, и Август и Ирвелин прошли этот перекресток короткими перебежками, лавируя от одного велосипедиста к другому. Один раз, предотвращая лобовое столкновение, Августу пришлось даже взлететь.