Сильный порыв ветра заглушил вопросы Ирвелин, посылая их вместе с листьями на другую сторону реки.
– За все три недели, прошедшие со Дня Ола, я ни разу не встречала упоминания о краже Белого аурума, – поделилась Ирвелин. – Неужели желтым плащам удалось скрыть от граффов событие такого масштаба?
– Как мы видим, удалось. Да и вспомни, Ирвелин, кто именно присутствовал в Мартовском дворце на День Ола: известные лекари, дипломаты, придворные короля, даже детектива вон пригласили. Это не тот сорт людей, который болтает где ни попадя. Я больше удивлен, что сам не проболтался, а я, знаешь ли, тот еще…
– Погоди! – Ирвелин вдруг осенило. – Однажды я все же слышала о Белом ауруме. Вчера!
И она пересказала Августу подслушанный накануне разговор двух пожилых подруг.
– Как эта Корнелия описала того, кто ее сбил на тротуаре? – уточнил Август, дождавшись, когда Ирвелин закончит.
– Сутулый господин. Эфемер. Он говорил про срыв какой-то сделки и про Белый аурум, – повторила Ирвелин.
– И он выскочил на нее из какой-то лавки на Робеспьеровской?
– Да.
– А названия лавки госпожа Корнелия не упоминала?
– Названия не помню, – призналась Ирвелин, в задумчивости глядя на плавающие по реке алые листья. – Может, она и не говорила о нем. А что, ты знаешь, кто мог быть тем сутулым господином?
– Знать я, к сожалению, не могу, могу лишь догадываться. А догадка – вещь не самая надежная, поэтому я лучше пока промолчу.
Ирвелин бросила на Августа изумленный взгляд, не ожидая от левитанта столь изысканной мудрости, на что тот беспечно отмахнулся и вставил что-то про Филлипа.
С набережной они вышли на Робеспьеровскую. Шагая по витиеватой улице, каждый про себя прикидывал, откуда мог выскочить упомянутый сутулый господин, но так как в распоряжении граффов не было ровно никаких зацепок, а лавок на Робеспьеровской было порядком, им оставалось только идти и бесцельно озираться.
Красный кирпич дома номер 15/2 как и прежде ярко выделялся среди окружающей его россыпи приглушенного камня. Черный фонарь опасно покачивался в упорном сопротивлении ветру, а тяжелый молоток в форме грифона бронзовыми глазами наблюдал за стараниями фонаря и приветствовал граффов в своей обыкновенной надменной почтительности. На площадке второго этажа, где малиновый ковер был настолько обшарпан, что практически утратил свое законное право называться малиновым, Ирвелин и Август встали и обменялись прощаниями. К удивлению Ирвелин, разговаривать с Августом ей было легко. Намного легче, чем с другими граффами, с которыми она успела пересечься в Граффеории с сентября.