Разбивая лёд молчания. Особенности работы психолога с жертвами инцеста и сексуального насилия - страница 4

Шрифт
Интервал


Вина. Самообвинение и самонаказание. Приговор. Это череда непрекращающихся воспроизводимых травм – снова и снова – насилие. Насилие любовью. Насилие едой. Насилие словом, действием, пренебрежением. Физическое, сексуальное, психологическое.

И самое страшное слово. Инцест.

Инцест – это домогающийся отец. Сначала, когда мне было пять, а потом – тринадцать. И это самое страшное. Потому что тогда насилие склеивается с любовью. И их потом почти невозможно разделить.

Тогда я поняла, что за любовь буду наказана. Что за тепло и ласку и удовольствие нужно заплатить страшную цену. Жуткую. Разрушительную.

Я жаждала любви отца. Его признания, похвалы, восхищения, ласки. Ведь он – первый мужчина в моей жизни, мой идеал, образец, кумир. Прекрасен и недоступен. Умен, все знает и умеет, хорош собой. Неотразим. И очень любит меня.

Я сама не понимала этого, не признавала, но в глубине души хотела его соблазнить. Мне было важно проверить свое очарование, обаяние, сексуальность, соблазнительность. В пять лет я училась кокетничать, умильно прислоняться головкой, вертеться на коленях, обнимать его за шею и нежно целовать:

– Папочка, ты самый лучший. Я люблю тебя больше всех! Я хочу быть только с тобой!

В пятнадцать я надевала короткие юбки и обтягивающие топики, пробовала краситься, душиться, прохаживаться волнующей походкой. Мои волосы каждую неделю были нового цвета. А юбка своей длиной (или уже шириной?) могла соперничать с поясом.

Я мечтала о поклонниках, мальчике из параллельного класса, текущей поп-звезде, кумире нового молодежного сериала, и главном хулигане школы. Мне снились поцелуи, объятия и секс.

"Плохой" парень из моей школы. Первые ласки. Дрожащие прикосновения, от которых замирает дыхание. А сердце готово выскочить из груди, так судорожно бьется.

Кто устоит перед свежестью молодости? Перед тонкими, грациозными формами? Да, отцу было тяжело. Мало кто может с этим справиться. Признать, что его возбуждает и притягивает собственная дочь? Невозможно.

Он вел себя по-разному. Сначала пытался искоренить во мне – распускающейся девушке – женственность и сексуальность:

– Вот намазалась-то! В таком виде ты на улицу не пойдешь. Ты что, шлюха? Перед соседями стыдно! В приличной семье растешь.

– Немедленно умойся. От тебя воняет. Что, французские духи? Мала еще на панель-то идти!