Хильдер хорошо помнил женщину, из лона которой выбрался на свет – наложница отца Симара. Смуглая, зеленоглазая, с тонким гибким станом, долго не меркла ее красота, даже когда ей стукнуло тридцать – глубокая старость для наложницы. Соседи и приятели отца не давали сыновьям, как они говорили, «застаиваться», постоянно меняли им нянек. Дите малое, неразумное, объясняй ему потом, что женщина – не чета мужчине, не ровня ему. Будет хвататься за подол да реветь. А вот отец сглупил… Хильдер мотнул головой и отогнал горестные воспоминания об отчем доме и Симаре.
Они повернули к рынку – перед долгим походом следовало купить провизии. Они прошли мимо невольничьих рядов, и Клецанк невольно засмотрелся на кучку парней, грязных, оборванных, заросших диким волосом. Взятые в плен солдаты неприятеля… За них дорого запросят – молодые, здоровые, сгодятся в большом хозяйстве. Клецанк приосанился на своей вороной кляче, у которой ребра были наперечет – он мог бы быть на их месте, сгинуть от непосильной на работе, вкалывая на какого-нибудь толстопуза. А тут – оруженосец и денщик при уважаемом человеке.
Хильдер поначалу раздумывал, а не продать ли смазливого мальчишку в бордель за круглую сумму? Кудрявый, черноглазый, со смуглым стройным телом – смотрящий борделя не стал бы долго торговаться. Клецанк пытался сбежать в первую же ночь своего плена, но Хильдер, который старательно притворялся спящим, беззаботно раззявив рот, дал несколько минут форы беглецу, а потом нагнал у окраины лагеря. Долго и вдумчиво пинал по ребрам, месил кулаками тощее тело. Клецанк потом не мог встать несколько дней, глядя на Хильдера единственным глазом – второй скрылся под багровым желваком.
– В общем, так, – бросил Хильдер. – Еще раз убежишь – убью. Не грожу, предупреждаю.
Клецанк посмотрел в дубленое непроницаемое лицо наемника и кисло кивнул – больше попыток сбежать он не делал. Хильдер вскоре оценил своего первого раба – тот отлично обращался с портянками, чистил оружие и вообще был смышленым малым спокойного нрава. Хильдер решил, что такой слуга ему пригодится в его будущей усадьбе, и в обращении с Клецанком почти не обнаруживал его приниженное положение раба.
Проходя мимо женского ряда, Хильдер в сердцах плюнул – да что за мода продавать наложниц голышом! Проклятая плоть снова взбунтовалась, ведь он не молод, а кровь все еще кипит при виде голой бабы, как в юности! Одна из наложниц была особенно хороша – чуть полноватые бедра на крутом изгибе перетекали в тонкую талию, а большая упругая грудь, соски которой продавец явно подкрасил соком свеклы, зазывно колыхалась. Видя, что Хильдер уставился на бабенку, работорговец подтолкнул ее в поясницу, и красавица выпрямилась, засияла фальшивой улыбкой.