Концерт заканчивается всеобщей истерией.
– Пойдем к сцене, – зовет Инка.
– Не пробьемся.
– Не ссы! Где наша не пропадала?
Она хватает меня за пальцы и тянет вниз. Нас удается пробиться сквозь толпу спятивших от любви малолеток, кто-то толкает меня, я оборачиваюсь и встречаюсь взглядом с мажором.
Меня словно бьют ножом в грудь. Такое равнодушие наваливается, такая скука! Я удивленно смотрю на беснующихся фанаток и не понимаю, что делаю в этом зале.
Зато мажор срывается с места. Он бросается к певцу и сжимает его в объятиях.
– Нет! – дружный вопль несется по залу. – Нет!
– О боже! Какой кошмар! Этот Алекс еще и с голубизной.
Я кручу пальцем у виска, так и знала, что мажорик того же поля ягода, пожимаю плечами и бегу к выходу.
Сегодня я бабочка.
Расправляю крылья и порхаю с цветка на цветок. Вокруг невероятная красота. Передо мной колосится огромное поле. То там, то тут мелькают васильки, кучками собираются белые ромашки, легкий ветерок качает пирамидки иван-чая. От пестроты разнотравья рябит в глазах, запах божественной амброзии туманит мозги, сладкий нектар ласкает вкусовые рецепторы.
– Еще, – высовываю хоботок и погружаю его в густую каплю. – Восхитительно!
Но проглотить не успеваю, какой-то жужжащий звук отвлекает от наслаждения. Поднимаю голову, оглядываюсь, крылышки серебрятся и трепещут, сквозь них проникают лучи солнца и раздражают радужку.
– Пайель! Пайель! – ввинчивается в мозг металлический голос. – Пайеля вызывают к директору. Пайель!
– Вот он! – вскрикивает рядом кто-то.
Меня хватают за плечи и встряхивают. Радужные крылья исчезают, вкус нектара превращается в горечь. Только свет по-прежнему бьет в глаза. Закрываюсь от него крылом.
– Что? Что случилось?
– Идиот! Ты что натворил?
– Где?
Наконец встряхиваюсь, вижу склоненные надо мной головы и резко сажусь.
– Тебя к директору вызывают, – трясет меня Ахайя.
– Меня? Зачем? – никак не могу прийти в себя спросонья, тру глаза.
– А мы откуда знаем? – пожимает плечами Махасия.
Вызов к директору небесной канцелярии – самое важное событие для ангелов, и оно случается крайне редко.
– Ну, ты и спать, дружище! – смотрит укоризненно Ахайя.
Ему хорошо, он ангел терпения, может трудиться в поте лица и день, и ночь и не устать.
– Конечно, – огрызаюсь я и бросаюсь к парадной одежде. – Разве можно иметь столько подопечных, как у меня? За всеми даже уследить не успеваю.