Открывал программу большой округлый холодильник, величественно занимавший значительную часть спальни. Стоило лишь на минуту погрузиться в дремоту, как он всеми силами стремился разбудить спящего. Начинал без предупреждения сосредоточенно греметь, слегка подпрыгивая и аккомпанируя себе трехлитровыми банками, в достатке хранившимися в его необъятной белой утробе. Отыграв продолжительную партию и слегка утомившись от музыкальных упражнений, он внезапно с треском переставал громыхать, оставляя после себя оглушительную тишину.
Тут я впадала в опасное заблуждение: вот он, счастливый миг, когда можно наконец уснуть. Но внезапно раздавался таинственный и жуткий скрежет. Так звучали первые аккорды часов с боем. Невероятно медленно, с паузами, звонко и громко они играли несложный мотив, а потом отбивали нужное количество часов или, что особенно обидно, били всего один раз, возвещая, что прошло полчаса после боя. Всегда оставалось сомнение: может быть, это час ночи. И казалось естественным подождать в наступившем покое еще полчаса для выяснения…
К сожалению, концерт после боя часов не заканчивался. Прямо под окнами дома пролегали рельсы. Трамваи следовали по расписанию почти до утра, проезжая совсем рядом и внезапно освещая комнату ярким светом. Казалось, вагон сейчас въедет в спальню, и стекла подтверждали это опасение, жалобно звеня.
Вот так проводила я ночь в гостях, пережидая трамваи, медленно подсчитывая отбитое часами время, несколько раз вставая и переставляя банки в холодильнике, чтобы они не задевали друг друга. Под утро ощущалась сильная усталость от шума и бессонницы. Казалось, никакие звуки уже не способны побороть дремоту, но тут с первыми лучами солнца просыпался Семён. Птица радостно оживляла утро чистым голоском, стараясь вложить в это приветствие всю свою маленькую душу. Песня начиналась неуверенно, с легкого пощёлкивания, потом быстро разливалась высокой трелью и, наконец, переходила в дивные и оглушительные рулады, иногда внезапно обрываясь и возобновляясь с новой силой. Тут уже точно не думалось о сне.
Но на Семёна, такого симпатичного и удивительного, невозможно было сердиться. По жердочкам он скакал четко и точно, купался в небольшой кружечке весьма сдержанно, не разливая воду вокруг себя. И почему-то из его клетки никогда не вылетали клубы шелухи от зерен. Такая, по сравнению с попугаями, опрятная и утонченная птица.