– Вроде говорили, что двое старост собрали казну для ведьмака. Уж не знаю, на кого грешат, что там за нечисть, но старосты эти ушлые. Хорошо, если ведьмаку четверть отдадут от казны. А мы и не собирали. Дьяк пришел, колодец освятил, с бабой той хлеб преломил.
И, подмигнув егерю, Сидор добавил, – до утра хлеб преломляли. Говорят, баба на поправку пошла, не боится больше нечисти.
– Понятно, – Леха усмехнулся, – дурные мысли сменились приятными воспоминаниями.
– Типа того. А ты егерь, говоришь. По каким делам? Нашивка у тебя чудная, не встречал.
– Егерь Семаргла.
Хозяин призадумался, дожевал картофелину и внимательно посмотрел на егеря.
– Говорят, вы нечисть бережете, не даете извести.
– Верно говорят. Не всю, конечно, но домовые, лешаки, кикиморы – это под нашим вниманием. Стараемся, чтобы ни людям от нечисти убытку не было, ни нечисти от дураков. Там, где дьяк прогонит, незачем ведьмака звать.
Сидор снова примолк. Потом встал, собрал опустевшие тарелки и принес Лехе стакан компота.
– Стало быть, ты в нечисти разбираешься?
– Разбираюсь. По работе положено.
– Через часок не дойдешь до меня, если не устал? Я тут, у стойки буду. Консультация нужна.
Спустившись через час, егерь застал в обеденном зале средних лет купца, из постояльцев, вдумчиво уплетавшего цыпленка с картошкой. У стойки возле Сидора терся какой-то никчемушный мужичек.
– Доброго вечера, – Леха поприветсвовал Сидора.
– Доброго! Мы тебя и ждем, хотим ясность внести.
Мужичек смотрел на Леху глазами побитой собаки. Нехороший взгляд. Не пристало нормальному мужику так смотреть на незнакомого человека.
Анчутка, крутившейся у ног егеря в невидимом обличье, при виде мужичка охнул и уставился ему куда-то в районе пупка.
– Тут, понимаешь, такое дело, – Сидор явно не знал, как начать разговор. – Это кум мой, Апраксий. И зимой, аккурат на святки, попал он в переделку.
Сидор обернулся к куму, – давай, расскажи.
Тот поежился, взгляд стал совсем уж нехорошим – словно сейчас расплачется.
– Да вот на святки, зимой, сплю я, значит. Печку протопил, жарко стало, ну и встал я воды испить. И кто-то мне на шею – шасть. Шею сжал, дыхнуть не могу. А он говорит: «Пошли». Я на улицу. Тот понукает: «В Слободу пошли». Идем, он ерзает, приговаривает, слышу: «Не успеем, не успеем. Побежали». Я бегом, бегу, ног не чую. Бежал, бежал, и тут петухи в Слободке заорали. Энтот говорит: «Эх, не успели». И пропал, значит. А с меня словно морок сошел. Оглянулся – стою в одном исподнем, босиком, посреди поля. И мороз такой, что белье прямо на мне застывает колом. Не помню, как до дома добежал, сутки в беспамятстве валялся. Такая вот история.