– Я тебя сейчас постригу, – Леха похлопал кнутом по ладони, – ты у меня с козлиной головой в обнимку под порогом спать будешь.
Анчутка встряхнул домового за шкирку, поставил перед егерем и заорал ему прямо в ухо:
– В глаза смотреть! Руки по швам! Здесь вопросы задаем мы!
Егерь от анчуткиного напора даже оторопел. Да что уж греха таить – совершенно и недвусмысленно офигел. Домовой, похоже, тоже смекнул, что ссылки на индивидуальную свободу не работают, и обескуражено замолчал.
– Рано пташечка запела, кабы кошечка не съела. – Анчутка продолжал держать домового за шкирку и, переведя дух, заорал в ухо домовому еще громче:
– Кто весь хозяйский мед пожрал, паскуда? Почему хозяйского кума злыдни зажрали, и все молчат? Отмолчаться захотел, за печкой отсидеться?
– Какого кума?– домовой оторопело смотрел то на кнут в руках егеря, то на анчутку.
– Хозяйского! Апраксия! Кум! Он! Сидору! – Анчутка не просто катил бочку на домового. Катилась никак не менее, чем паровозная цистерна, залитая доверху кипящей смолой.
Леха в душе просто давился от смеха, однако серьезность момента не позволяла ржать в открытую. Поэтому он нагнул голову, чтобы скрыть судорожные гримасы, и сжал зубы.
Домовой, окончательно сбитый с толку, пискнул, – так у него своя хата.
– Что, в несознанку играть будем?!!– Анчутка был великолепен.
– Почему не сигнализировал? – Анчутка потряс домового за шиворот и умудрился как-то даже раскрыть над ним крылья, словно ястреб над зазевавшейся курицей.
– Куда сигнализировал? – Домовой, похоже, окончательно утратил присутствие духа. А заодно нить разговора, связь с реальностью и понимание происходящего.
– Куда положено! – Анчутка похлопал крыльями и посмотрел на егеря.
– Господин егерь, предлагаю обрить, остричь и в штрафные роты. Пожизненно. А потом, это, задуть. Через соломинку.
При слове «задуть» домовой плюхнулся на задницу и полными ужаса глазами уставился на Леху.
Егерь понимал, что надо брать разговор в свои руки, однако единственное, на что его хватало – удержаться от смеха. Он встал, через зубы бросил: – всем ждать, – и выскочил за дверь, кубарем скатясь по лестнице к стойке.
К счастью, обеденный зал был пуст. Леха смеялся до слез, до колик в боку, опершись рукой о стенку. Внезапно прорезавшиеся таланты анчутки на почве дознания с пристрастием потрясли его до глубины души.