Мой голос прозвучал высоко, как пронзительная насмешка, напомнив отработанные стоны женщин, которых он имел, заставляя меня наблюдать за ним, в течение последних двух лет, когда ему хотелось потрахаться, чтобы снять напряжение, в которое я, по его словам, его вводила.
Потому что я была под запретом – но на самом деле, оказывается, не была, и он все время знал об этом.
Он ударил меня по щеке тыльной стороной ладони, и звук пощечины эхом разнесся по пустому пространству. От удара голова у меня резко дернулась в сторону, и скула запульсировала болью после встречи с его кольцом.
– Помни свое место, – сказал лорд Байрон, схватив меня за лицо.
Большой палец его руки прижался к одной щеке, остальные пальцы – к другой, и он наклонился надо мной, скривив в ярости губы.
– Да, милорд, – пробормотала я, едва раскрывая рот, сжатый немилосердной хваткой.
– Сегодня ночью придешь в библиотеку. Надо кое-что обсудить. И мне нужно успокоиться после твоей наглости, или я буду бить тебя тростью, пока ты не истечешь кровью. Благодари меня за доброту, Эстрелла.
– Благодарю вас, милорд, – сказала я, поморщившись, когда он внезапно отпустил мое лицо.
– Сегодня ночью. Не разочаровывай меня снова, – резко напомнил.
Лорд Байрон оправил свою одежду и принял образ, который хотел предъявить прихожанам, растянув губы в умиротворяющей и доброй полуулыбке. Казалось, только одна я видела, каков он на самом деле. Он направился к дверям, и их скрип отразился от стен святилища, когда лорд Мистфел распахнул их.
Оставшись одна, я стала поднимать свое избитое тело с холодного каменного пола, кажется, в миллионный раз за два года. И я знала: что бы ни случилось этой ночью, теперь все будет намного хуже.
В ту ночь я покинула дом не через окно, а вышла прямо через входную дверь, как часто делала в те вечера, когда меня вызывали в личную библиотеку лорда Байрона в поместье Мистфел. В такие ночи мне ничего не приходилось скрывать от брата – ведь мне официально приказали вести себя неподобающим образом. Я пыталась погрузиться в спокойствие, которое обычно давала мне ночь, и найти утешение в чувстве расслабленной теплоты. Но сейчас все изменилось, и сердце у меня колотилось где-то в горле.
Лорд Байрон упомянул, что нам надо поговорить. Он не сказал, что намерен овладеть моим телом так, как никогда не делал раньше. Но он не стал бы скрывать от меня эти намерения, если бы они у него были. Ему хотелось бы мучить меня весь день, вбивая в меня послушание так, чтобы я захлебывалась страхом.