– Тебе надо срочно брать ноги в руки и бросаться догонять, – сказал мистер Макензи. – Не то провалишь экзамен.
Я поведала ему о рождении Дэнни и о маминой депрессии, с тех пор как ее подружка, жившая напротив, увидела, как мама писает в кухонную раковину, и предложила повесить тюль на окна, если она намерена превратить это дело в привычку, и как дружбе из-за этого пришел конец, и теперь моя мама оказалась одинока в самый уязвимый период жизни.
Мистер Макензи, казалось, посочувствовал мне и показал в учебнике разделы, над которыми мне нужно тщательно поработать дома. И в тот момент, когда я обещала непременно все выучить, я правда намеревалась это сделать.
Та же история с французским. В третьем классе я могла назвать каждое здание в городе, любую профессию, я могла сводить вас в парк и в кино и заказать обед из трех блюд на свободном разговорном и официальном французском языке. У меня была альтернативная французская семья, чьи приключения и остроты демонстрировали мои навыки устной и письменной речи и восхищали мадам Перри. У меня были братья-близнецы, которые играли на аккордеоне и катались на велосипеде-тандеме, и сестры-тройняшки, которые любили кататься на роликах. Наша бабушка, бывшая гимнастка на трапеции, жила с нами и нашими пятью английскими овчарками, осликом по имени Расин и коровой Нуазетт. Но к середине четвертого класса я едва могла уследить за самой медленной беседой на уроке и спрашивала: Voudriez-vous ouvrir le fenêtre? [11] (в мужском роде) вместо la fenêtre (в женском роде).
Дома заниматься было сложно, вот почему мистер Холт по пути с работы останавливался в поле и разбирался со своими бумагами прямо в машине. Я старалась, но стоило дома открыть учебник, как буквы на каждой странице превращались в египетские иероглифы.
Однажды после химии мистер Макензи опять заговорил со мной, на этот раз с гораздо меньшим сочувствием.
– Ты отвлекаешь класс своими вопросами и болтовней, – сказал он. – Я написал докладную мисс Питт.
– О нет, – простонала я и попыталась объяснить свою сложную ситуацию, используя научный язык, ему понятный.
Я была как глыба песчаника с крошечной трещиной, говорила я. В трещину попала вода, и когда село солнце и наступила холодная ночь, вода замерзла и расширилась и трещина стала больше, а потом, когда опять взошло солнце, растаявший лед проник еще дальше в поры камня. И это повторялось и повторялось, и трещина становилась все шире и шире, пока вдруг целый кусок меня не откололся и не рухнул в стремительно текущую реку, и она принесла этот осколок в озеро, где я и застряла под толстым слоем ила. Аналогия переставала работать, и мистер Макензи перебил меня: