Прабабка по материнской линии была потомком заводчиков Кузьмичёвых, имевших по Красной Рамени несколько кузнечных артелей и небольшой весовой заводишко, расположенный в Останкино. Про родовое сословие бабушка умалчивала, видимо наученная одною ею памятными событиями, лишь изредка проговаривалась и называла прадедов «заводские». Но это не сословие, мною полагается, а принадлежность одной из ветвей мелких промышленников.
Предки что имели нажитого, начали терять во времена революционные, продолжили при раскулачивании в ненавистные тридцатые годы двадцатого столетия. Скоро приняли нищету. Напоминанием о былой роскоши оставались необычайно выразительные фотокарточки, сноровкой фотографов собравшие из оттенков скудного салонного освещения все реверансы тогдашнего образа жизни. Каждая фотография – чёрно-белый шедевр, от просмотра которого невозможно оторваться. С детским восторгом внуки рассматривали картон с изображением молодых прабабок и прадедушек, разодетых по случаю редкой фотосессии в рюшечные платья и строгие офицерские мундиры. Вычурные рамки композиции хитросплетениями обвивали притемнённые лица наших родственников и визуально придавали механотворной картинке объёмность.
На каждом снимке люди были запечатлены вполуоборот – в те поры мода светописи была видимо таковой. Нам всегда хотелось подглядеть за загогулины и видеть, на что устремлён мечтательный взгляд прародителя. На плотном сером картоне под матовой основой, в ажурных картушах красовались вензеля знаменитого фотографа М.П. Дмитриева, также держателей московских фотосалонов – поставщиков услуг императорского двора. Снимков было много, хранились они в не менее красиво оформленном кляссере, отчего время их старило бережно.
Нетронутыми временем оставались и церковные книги. Страницы потрёпанных молитвенников были уже блёклыми, наощупь казались рассыпчатыми, дотронуться страшно, но витиеватые старославянские шрифты прекрасно контрастировали и читались легко. Правда, без запинки отличать слова могла только бабушка. Остальные в распознаваниях букв устаревшей глаголицы проявляли медлительность. Альбомы вынимались, когда собирались значительные семейные застолья, вернее по завершению таковых, книги реже и по большим религиозным праздникам. Каждый фолиант секретно берёгся в старинном непреподъёмном деревянном сундуке с коваными обводами.