Когда она очутилась в спальне и электричество заменило мягкий свет фонаря, падавший сквозь нежные, шепчущие листья, она забыла Дуайта Роша и всех мужчин, кроме своего мужа.
Она вынула пузырек из сумочки и рассматривала его. В одну минуту ее чистый лоб сморщился; нежные, но не глубокие, большие, серые глаза, так неизменно восторгавшие, по крайней мере лиц ее пола, потемнели от неудовольствия. В конце концов она могла что-нибудь перепутать. Как же обращаться с лекарством? Она напрягала память, но случайный разговор с доктором Анной, происходивший два года назад, ничего ей не давал: одну каплю в яйцо или кофе – может быть мало, большее количество – он заметит посторонний вкус.
Она вынула пробку и понюхала. Оно было без запаха, но было ли оно безвкусно?
Очевидно, иначе, как на Больфеме, не было возможности убедиться в этом немедленно. И если оно было безвкусно, то все же могло вызвать заражение крови: лицо раздуется, вены лопнут, она вспомнила отрывки из диссертации доктора Анны об «Интересных случаях». С другой стороны, одна капля может вызвать тяжелую болезнь и возбудить подозрение доктора. Она должна действовать осмотрительно. Убийство – это тонкое искусство. Те, кто предназначают себя на это и ошибаются, или следуют за жертвой или проводят остаток жизни в тюремных стенах. Тысячи, это было высчитано, разгуливают по свету вне подозрений, без страха, безмятежные и довольные, презирая неудачников и воров, так как мастера есть во всяком искусстве. Миссис Больфем гордо сознавала, что ее роль в жизни – это успех.
Оставалось только ждать. Она должна подготовить еще один уютный вечер со своим ученым другом и навести ее на разговор об яде. Ах, сама осторожность требует этого!
Она подошла к шкапчику в ванной комнате, выполоскала маленький пузырек, перелила туда драгоценную бесцветную жидкость, наполнила водой, пузырек, взятый у Анны, и положила его снова в свой мешочек. Завтра или на днях она проникнет к ней и поставит его на обычное место. Яд она спрятала на верхней полке шкапчика в ванной.
Неохотно, так как она была быстрая, хотя и систематичная женщина, она примирилась с возможностью для Давида Больфема продолжать свое пребывание на планете, где его так мало ценили. Она легла в постель, забившись в самый отдаленный уголок, но заснула почти немедленно. И вот, когда ее рука остановилась в нерешительности, «Судьба» сделала остальное.