дымы свалялись пралине густым,
хозяину послушные в бессилии:
хоть царствуешь, едва ли негус ты
таинственной, сладчайшей Абиссинии.
Угли шкворчат, и пламя еле тлеет,
в обилии рождая облака,
стремительно несущие к предгорьям Эритреи
древеснокожего седого ездока;
старик, обозревающий владения,
обличьем не заносчив; полнота
скрывается в насмешливом скривлении
дебелого приветливого рта.
Движением непринужденным танцевальным
любовно наземь рассыпаешь семена,
где вскоре бьют ключи и прорастают пальмы,
как будто прежде не заселена
детьми ритмичными твоими бэта Исраэль;
хребты и ребра Эфиопского плато
щекочешь мимоходом, рея; где-то и теперь
проникнут благодарностью за то
неясный возглас пахаря-амхара,
что после спровержения во Ад
земного смертного кошмара,
его народ ты пропустил назад.