– Командир, постой, у тебя не б-будет… это, как его… – поначалу робко замычал бомж.
Он протянул вперед грязную руку. Все его тело тряслось, а ноги были словно деревянные: они не гнулись, и он волочил их одну за другой, как протезы.
– Не будет, не будет, – буркнул Турхельшнауб, брезгливо поморщившись.
– Мужчина, погоди! Постой, пожалуйста, минутку! Я тебя не отпускал! Ты в курсе, что наша Земля была задумана Богом как рай? – этот бомж, видимо, учуял в лице Вени легкую добычу.
– Ну что вам от меня надо? Мне некогда! Я на работу опаздываю.
– Знаешь, какой грех наказуется превыше всего? Самый тяжкий грех – беспокоиться по поводу б-будущего.
В этом месте бомж икнул, распространяя тяжелый пряный запах перегара.
– Ты меня хорошо понял, командир? Беспокойство – есть путь уныния, а этого мы, брат, не можем себе п-позволить.
– Понял, понял. Дайте пройти, я опаздываю.
Веня стеснялся взглянуть в глаза собеседника.
– Не, я тебя не отпускал, командир, – сникнув на последнем слове, продолжал бомж.
Дальнейшая речь его сделалась бессвязной и произносилась шепотом, напоминавшим бульканье жидкости в стояке канализации.
– Понимаешь, командир, под нашими с тобой ногами, – он показал пальцем в землю и его зашатало, – есть целый город. И в нем полно счастья. Понял?
– Не понял.
– Слушай, командир, не будь гнидой, дай, ради Христа, рублей пиздисят. Видишь, я, пока не опохмелюсь, не смогу мыслить ясно. Я тебе кто? А! – бомж грозно взглянул на Веню.
Турхельшнауб вспомнил, что в кармане пальто как раз завалялся мятый полтинник. Нервной рукой он нащупал бумажку, сунул бомжу и только тут в первый раз внимательно взглянул в его лицо. Боже мой! Борода, слившаяся с усами и бакенбардами, грязные пакли черных волос. Черты лица трудно было разглядеть. Но глаза, эти огромные умные и добрые глаза – их он помнил прекрасно. Первый курс Московского инженерно-физического института, друг и верный помощник по трудным экзаменам Алексей Припрыжкин. Да, это он, такой же худой, как тогда, в жутком облике бомжа, но глаза такие же умные.
– Леша, ты ли это?
Бомж задумался, потом, бережно засунув полтинник в карман джинсов, долго всматривался в лицо Вениамина. В конце концов он узнал бывшего товарища и смущенно кивнул. Сказать было нечего, оба молчали. Турхельшнаубу стало стыдно, и он, перепрыгнув через последний сугроб, вошел в двери станции метро и побежал вниз по лестнице. Краем глаза он увидел, как Припрыжкин идет за ним. В вагон бывшие сокурсники вошли вместе.