Ему хотелось самому кричать: «Мама, мама!» Обоняние портило дело больше всего: изо рта Поперхон разило как из бочки, причем каким-то сладким пойлом, что вливают в себя молодые, очень здоровые женщины на корпоративах. Картину запахов довершал приторный аромат духов в сочетании с едким духом секреций возбужденного тела. Трахать собственную сотрудницу – он всегда считал это низкопробным инцестом. Его начало тошнить. Он попытался набрать воздуху в легкие и задержать дыхание, но не смог.
Оттолкнув партнершу, Вениамин открыл дверцу, вывалился из машины, добежал до темного угла и начал с облегчением выливать из себя накопившееся за ночь безобразие. Потом он вышел на улицу и принялся ловить такси, прикрывая голову перчатками от ледяного дождя. Очень хотелось отлить, но было негде. Плюнув, он полез к фонарному столбу через сугроб и провалился по колено в коричневую жижу. Вот, собственно, и все приключения. Ничего особенного. Незачем Капитолине было переживать.
Помучавшись вдоволь угрызениями совести и опустошив кастрюлю жирного куриного супа, он протрезвел и в ночь на воскресенье уснул здоровым и освежающим сном. Приснилось ему пророческое видение. Будто бы понедельник – это демоническое чудовище на шкале времени был кем-то отменен. На стеклянной двери офиса банка, как это давно следовало сделать, повесили ржавый замок и табличку «Опечатано в связи с утратой доверия». Веня мчался на поезде, а впереди вырисовывались берег моря, закат и обнаженная всадница неописуемой красоты, мчавшаяся галопом на белом коне. Всадница была почти так же красива, как тетя Рива из Черкасс, в которую юный Веня навсегда влюбился в тринадцать лет.
Разбудил его дверной звонок, заливавшийся соловьиными трелями. Турхельшнауб, наполовину парализованный сном, натянул тренировочные штаны, засунул ноги в резиновые шлепанцы и посмотрел на будильник: пять утра. Кряхтя, как старик, он поплелся открывать дверь.
– В ваших трубах протечка! Вы нас затапливаете!
На пороге стояли две возмущенные соседки. Голос одной хрипел басовой трубой, а другая выпускала из бледных губ звуки флейты-пикколо.
– Мы с двух часов ночи слушаем, как струи стекают. Безобразие!
В лицах визитерш он уловил едва заметное сходство. Одной на вид было лет под семьдесят, другой от силы сорок пять, как и ему. Мать и дочь, наверное, с нижнего этажа. У дочери жиры свисали складками, как у борца сумо. Махровый костюмчик розового цвета только подчеркивал полноту. «Вот ведь фыфра, – подумал Веня, – засадит кулаком в глаз, и свезут меня в морг». Старшая дама, напротив, была с виду безобидна: запущенная какая-то, иссушенная и затертая годами.