– А раз ваш полковник заинтересовался этим делом, то версия, что Горемыкин весьма успешно спрятался, критики не выдерживает… – подытожил Корсаков. В этот момент пухленький метрдотель, нервно переминавшийся с ноги на ногу, наконец-то набрался смелости подойти к ним:
– Господа, прошу меня простить, но час поздний, а мои официанты и гости…
– Пробудут в Ореховом салоне ровно столько времени, сколько я сочту нужным! – отрезал Постольский. Корсаков не мог не отметить, что за три года, прошедшие с их знакомства, Павел заметно переменился. На смену наивному молодому человеку приходил все более жесткий и уверенный в себе жандарм.
– Что думаешь сделать сначала? Осмотреть колонный зал или опросить гостей? – спросил Павел тем временем.
Корсаков задумчиво пробежался пальцами по рукояти своей трости, переводя отсутствующий взгляд с пышных растений, украшающих фойе, на потолок с изящной лепниной. Внезапно он резко шагнул вперед, взял под руку метрдотеля и поинтересовался:
– Как вас зовут, сударь?
– Жан-Филипп… – растерянно отозвался метрдотель.
– Tresbien, Жан-Филипп! Отведите меня в Ореховый салон, пожалуйста.
Корсаков не зря прикоснулся к собеседнику – хотя после встречи со своим кошмаром в Смоленске два года назад его дар стал куда менее услужлив, перед внутренним взором Владимира все так же пролетали мимолетной вспышкой чужие мысли воспоминания.
В этот раз он пронаблюдал за усилиями взволнованного метрдотеля, пока тот направлял официантов, осматривающих зал ресторана. Те прилежно заглядывали под столы и в темные углы, но безуспешно.
Павел, давно привыкший к внезапным и не всегда понятным жестам своего коллеги, просто последовал за Корсаковым и Жан-Филлипом. Правда, по дороге Владимир был вынужден отстраниться от распорядителя – тот благоухал так, словно по ошибке вылил на себя весь флакон одеколона. Корсаков, и так невыспавшийся, всерьез опасался, что сногсшибательный аромат организует ему мигрень.
Ореховый зал представлял собой длинную комнату с относительно низким потолком, убранную драпировкой из дорогих тканей и панелями из орехового дерева, которое и дало название помещению. Свет давали огромная лампа, свисающая над банкетным столом в середине комнаты, и газовые рожки на стенах. Роскошь подчеркивали бархатные занавески и висящие картины.