Кончилось тем, что он не выдержал и, придя (к недоумению сослуживцев) в офис, проверил почтовый ящик. Он был буквально набит письмами. Каждый день она отправляла ему сообщения, и не по одному, а по несколько. И день ото дня их тон менялся. Прочитав их все разом, одно за другим, можно было увидеть, как исчезала тонкая оболочка ее внешних манер и как нарастало отчаяние, как сдавали ее нервы. Они были наглядным доказательством того тезиса, что лучший способ подчинить себе женщину – это игнорировать ее полностью.
В первых письмах она еще кокетничала, шутливо интересуясь, когда он, наконец, наберется смелости пригласить ее в ресторан, и что он собирается подарить ей на день рождения. Но день рождения прошел, а ответа не было. И тогда ее тон изменился, она спрашивала, помнит ли он ее, не забыл ли он ее вообще. Ответа не последовало. Тогда она стала писать, как она думает о нем, как он ей снится, как ей мерещится, что вот он идет ей навстречу по улице, но каждый раз это оказывается не он, о том, как она каждый день приходит к тому месту на Садовнической набережной и подолгу стоит, глядя на бурую, мутную воду, но он не приходит к ней больше. Она рассказывала ему свои сексуальные фантазии, как он берет ее сзади и спереди, и как она принимает его член в рот, с алчностью и упоением, стоя перед ним на коленях. И только когда он не ответил и на эти письма, в ее сообщениях зазвучали по-настоящему пронзительные ноты тоски и безысходности. Последние два дня писем от нее не было, и Ипполит подумал, что он, возможно, опоздал, и ее уже нет в живых. Он не стал ей звонить, а вместо этого сразу отправился по адресу, который она сообщила еще в двадцать первом своем письме.
Она встретила его в черном домашнем халатике из тонкой вискозы, идеально облегавшем ее фигуру, как если бы ждала его именно сегодня (как призналась она потом, она ждала его каждый день, почти не выходя из дома). Увидев его перед собой воочию, она как будто лишилась воли, окаменела, казалось, что из ее глаз вот-вот хлынут слезы. Он шел на нее, а она молча отступала, и за внешней неподвижностью ее лица угадывалась такая буря смятения, что впору было беспокоиться за ее рассудок.
Он молча шел на нее, и остановившись посреди комнаты, она упала перед ним на колени. Тогда он расстегнул ремень, ширинку и, протянув к нему руки, она неистово присосалась к его члену ртом, вобрав его на всю глубину, без остатка, и он погрузился в жаркое, влажное лоно наслаждения. Ощущение было таким сильным, что он глубоко вздохнул, едва не вскрикнув, а она стала жадно сосать, быстро и ритмично двигая головой с такой энергией, как будто от этого зависела ее жизнь. Наверно, так жадно хватают ртом воздух после долгой, до головокружения и полупотери сознания задержки дыхания под водой.