Если ребенка с его чувствами приняли, если его эмоции валидируют – очень хорошо. Еще лучше, если его учат с ними справляться; но для начала хватит и принятия.
Мне понадобилось больше четверти века, чтобы уяснить: отец принимает меня всякую и будет принимать всегда, но мать не сделает этого никогда, даже если я горы сверну[9].
Как-то раз, когда мне было лет восемь-девять, она поставила передо мной вазу с фруктами и попросила нарисовать ее. Незадолго до этого мама заходила к друзьям и видела картины их дочери, девочки на два года меня старше – та была одаренным художником и уже давно занималась живописью.
Рисунок у меня получился нормальный, даже с какими-то интуитивными светотенями. Но, конечно, не блестящим: до этого я никогда не рисовала с натуры.
– Понятно, – сказала мать. – Я просто думала, вдруг ты тоже умеешь нормально рисовать.
Сейчас, когда я оцениваю слова «вдруг ты тоже умеешь», мне хочется плакать от злости. А тогда я, привыкшая к завышенным ожиданиям со стороны матери, просто предложила: может быть, мне походить на занятия?
– Да ты бросишь, как всегда.
Туше! Ты, мама, верно подметила эту черту пограничного расстройства личности[10].
Через какое-то время я по наитию нарисовала забавного белого кота, который выбрался из подвала, весь перепачканный углем.
Это был первый рисунок, который похвалила мать, – и я разорвала его пополам.
Почему? Сейчас можно только гадать. Может быть, я просто подыграла своему черно-белому мышлению, которое так характерно для пограничных личностей, а необычный поступок матери в него не вписывался. Значит, «хороший» рисунок стоило уничтожить и забыть о нем.
Но если бы я только рисовала хуже, чем другая девочка, было бы полбеды. Все остальное, к сожалению, я тоже делала не так, как хотела мать. Подростком я никак не могла одеться или накраситься таким образом, чтобы не попасть в одну из крайностей: «как шлюха» и «как тетка». Спокойно реагировать на это я не умела и пыталась что-то доказывать, мать в ответ ругалась и доводила меня до слез. Она добивала меня коронной фразой:
– Вот в детстве с тобой таких проблем не было!
Однажды к этому обвинению она добавила, что в младенчестве я плакала не переставая один-единственный раз – когда чем-то сильно болела. И это был повод для ее гордости: удобный младенец, который почти не доставляет беспокойства своими непонятными и никому не нужными эмоциями.