– Для вас, я благодетель, – говорил Эпштейн, поднимая тяжёлые веки. Я вас кормлю и одеваю. Вы выглядите не хуже других, и не давитесь дурной пищей. – А ты почему молчишь? – при этих словах Эпштейн хлопнул по бедру проходящую мимо жену Марту. Он не рассчитал силу своей руки, способной вязать металлические прутья в узел, и Марта, выронив тарелки, упала. Эпштейн громко расхохотался. – Что, уже ноги не носят? В поле я тебя не отправляю, бездельничаешь целыми днями.
– Не смей трогать маму— с боязнью в голосе, но достаточно громко сказал Ричард.
– Ишь ты, щенок, – рассвирепел Эпштейн-старший, – ты отцу правила устанавливать будешь, что можно, а что нет? А ну, пошёл спать, чтобы я тебя не видел. Завтра будешь возить землю, и пока не привезёшь сорок тачек, с поля ни ногой. Лично прослежу.
До рукоприкладства никогда не доходило, и обычно всё заканчивалось через полчаса затяжным храпом отца, имевшим множественные оттенки, и переливы.
Пристрастие к алкоголю возникло у грозного родителя после неудачной попытки вложить заработанные на скачках деньги. Эпштейн в молодости был хорошим жокеем и получал от коне-заводчика, неплохие деньги. Он сумел купить участок земли и в последующем рассчитывал развить фермерское хозяйство, но купленная земля оказалась настолько бесплодной, что любые из засеваемых культур давали небольшой урожай или, как это часто бывало, пересыхали в стадии роста. Единственным дорогим приобретением стал молодой жеребец, участвовавший в скачках, подаренный Эпштейну за его жокейские заслуги хозяином конюшни.
Утром как правило неразговорчивый и хмурый Эпштейн, уезжал в поле и возвращался только на закате солнца. Он много работал прекрасно понимая, что его труды не приносят желаемых результатов, и всё больше налегал на спиртное, стараясь погасить ощущения безвыходного положения, но помощь пришла приятно-неожиданно.
Хозяин соседних плантаций Сандерс, приехал к отцу с предложением. Фермер решил заняться разведением племенных жеребцов и лучшей кандидатуры, чем когда-то знаменитый жокей Эпштейн, знающий истинную цену скаковых лошадей. Во всей округе вряд ли можно было отыскать более опытного знатока.
Лошадь, на которой приехал Сандерс, была настолько красива, что Ричард не мог отвести от нее восхищённого взгляда. Чёрная, отливающая на солнце серебром, она била копытом, покачивала головой, словно приглашая к знакомству, и мальчик не смог удержаться от соблазна. Пока Сандерс и отец за стаканом вина разговаривали, укрывшись от зноя в прохладном доме, Ричард отвязал лошадь и отвел ее в дальнюю часть загона, не просматриваемую из окон дома. Ловко вскочив в седло, он и не думал уезжать – единственным непреодолимым желанием было посидеть верхом и почувствовать стать этой вороной красавицы. Именно в этот момент раздался раскат грома такой силы, что испуганная лошадь, сломав, как спичку, жердь загона, понеслась в поле.