Григорий ничем не выделялся из большинства. Самый обычный из всех обычных. Но в омуте спокойствия таится зло. Среди него плавал он. В нем душа кормилась отчаянием. Оно умело ждать. Искало, в чем себя выразить, на кого броситься всем своим естеством. А пока оно травило Григория, всю его маленькую и незначительную жизнь.
Стоя в продуктовом между встревоженными субботой зверями, он смотрел, как они топчут мытый пол. Корова-уборщица тащила швабру с ведром на колесиках, не поспевая за суматохой. Стоило ей закончить, как вновь появлялись звери и топтали ее труд, о былой чистоте только память оставалась.
Что, Григорий, почему ты печалишься? Тебе больно смотреть, как им плевать на чужие старания? Шаркая копытами и лапками, спешат употребить и купить. Это ее работа. Но ты все равно хочешь извиниться перед ней, ведь сам наследил минуту назад, спеша к последней нарезке белого хлеба. Никто тебе не мешал упасть на колени, вылизать оставленные следы. Так горестно, но о себе ты подумал? Маленький, ранимый человек… Угораздило же тебя родиться в этом бесчувственном зоопарке.
Они пытались его уподобить себе, обернуть человека в тварь, но он держался, словно гость, и наблюдал с волнительным пренебрежением. Где уважение? Где честь и достоинство? А его никогда и не было. А вроде и было.
Честь – это сколько ударов готов принять, прежде чем согнуться, а достоинство – как глубоко готов упасть в собственных глазах. Отец пытался объяснить это Григорию, но он не слушал.
Год с хвостиком назад Григорию представили стажера. Неказистого дятла с мытыми перьями и клювом без изъянов. Обучение прошло быстро. Столь сакральные трюки и секреты, о которых рассказывают матерые продажники, являются банальной базой холодных звонков и манипуляцией при составлении предложений, псевдопсихология. Григорий умело их использовал для общения с лисичкой, когда уставал от ее нытья. И с матерью. На отце боялся, когда уже было нечего бояться.
А что бы сказала сестра, царствие ей небесное, если бы узнала, кем он стал?
Закаленный рутиной, Григорий перестал обращать внимание на красоту мелочей. Названное обычным таковым и оставалось, шагом к достижению цели. Он спешил и боялся, что не успеет.
Какой цели? Смерти, разумеется. Конечная, без вопросов.
Но какая она придет?
Будет ли он медленно иссякать, пока не удавится, лежа на диване в собственных экскрементах? Его дочь устанет подтирать ему зад – ну, не сын же, тот даст деру сразу, не позволит чужой конечности ставить крест на его жизни. Или он заслужит абсолютно случайную смерть? У той и той есть свои плюсы, которые для неизбежного имеют мало значения.