лаем Таврик, подбежал к Ольге, виляя хвостом, ткнулся мордой в ладонь, начал слизывать пыль черной соли с пальцев.
Она толкнула калитку и быстрым шагом пошла прочь. Куда – совсем не представляла.
Пес, виляя хвостом, затрусил рядом.
* * *
Ольга не понимала, куда она бредет. Тело закоченело, иногда она останавливалась, садилась на корточки и обнимала Таврика, зарываясь лицом в густую шерсть. Но согреться не могла.
Именно в один из таких моментов ее, дрожащую, прижавшуюся к собаке, окликнули:
– Олюшка?
Ольга была уверена, что голос ей мерещится. Но горячая маленькая ладонь легла ей на плечо. Ольга подняла голову и увидела блаженную почтальоншу Нину.
Стопка перцовки и горячий чай с медом оживили Ольгу.
«Оживили», – подумала она с усмешкой и спросила:
– Нина, а ты не боишься меня?
Нина положила на блюдце кусок разогретой в микроволновке запеканки, пододвинула Ольге. Ее веснушчатые крохотные руки порхали над столом, как бежевые бражники над лампой, и было так уютно в ее скромной кухне с обоями в голубой ромбик, с петухами на занавесках, с пестрой куклой-бабой, сидящей на заварном чайнике, что Ольга едва сдержалась, чтобы не разреветься. И сама Нина, о которой она не знала почти ничего, такая маленькая, ростом Ольге по плечо, пухленькая, с наивным, почти детским лицом, казалась теперь самым родным человеком. Таврик мирно спал у входа на полосатом половике.
Прошла, наверное, вечность, прежде чем Нина ответила:
– А почему я должна тебя бояться?
– Я ж умерла, – сглотнула Ольга, посмотрела долгим тягучим взглядом на Нину и, не поняв ее реакции, продолжила, медленно выговаривая слова: – Поселок наш маленький, никакую новость не скрыть. Ты не могла не знать о моей смерти.
Нина отхлебнула чай из большой чашки.
– И что? Бояться теперь?
Взяв сухарик, она понюхала его, по-мышиному шевеля кнопкой-носом, и с хрустом надкусила.
Ольга не знала, что сказать. Тоже взяла сухарь, повертела в пальцах, отложила.
– А они все боятся… Меня! Меня боятся!
– Ну… Ты поплачь, если хочешь. Оно легче будет.
Нина догрызла сухарик, потом резко отодвинула чашку с блюдцем, привстала и придвинула лицо вплотную к Ольгиному.
– Это они все умерли. Это тебе надо их бояться.
Нинины круглые водянисто-голубые глазки просверлили Ольгу насквозь.
* * *
Нина говорила.
Долго говорила.
Ольга сидела, ссутулившись, слушала почтальоншу и почти ничего не чувствовала…