– Феноменально гениальная, – подтвердил он, из чего я заключил, что нависшая надо мной опасность как минимум вдвое страшнее той, что обычно нависала над жертвами гениальных идей Гудомарова-младшего.
Он отпустил мою покалеченную руку и попытался схватить другую, чтобы у трудяг из городского травмпункта день не прошел в скуке и безделье. Я вовремя спрятал ее за спину, полагая, что без здоровых рук отбиться от собеседника не удастся. Тогда он без обиняков схватил меня за плечи и затряс с такой силой, будто я был свиньей-копилкой, в которой не осталось ни копейки, но он все равно намеревался вытрясти из меня, по меньшей мере, тысячу рублей мелочью. Пока голова моя беспомощно болталась из стороны в сторону, Гудомаров-младший кратко описал феноменально гениальную идею.
Она преследовала ту же цель, что и почти все идеи Гудомарова-младшего – быстро разбогатеть и прославиться. Требовалось немногое – чтобы один невероятно умный и деловой человек (он, скромно улыбнувшись, не уточнил, кто именно) учредил газету. Далее рассказ стал более интригующим, так как выяснилось, что газета уже учреждена. Причем невероятно деловой человек учредил ее, не приняв во внимание такой пустяк, как то, что у него нет помещения под редакцию и денег на оплату услуг типографии и работу сотрудников. Я заметил, что раз ничего нет, значит, деловой человек не такой уж и невероятно умный. Однако собеседник позволил себе со мной не согласиться.
«Что значат какие-то там деньги по сравнению с теми идеалами, которым призвана служить эта газета!» – проорал он таким восторженным тоном, что несколько прохожих взглянули в нашу сторону с подозрением, явно стоя перед выбором: набрать ли номер «скорой» или пуститься наутек? Затем Гудомаров-младший, продолжая трясти меня, как вредный братец тряпичную куклу сестры в момент ее отсутствия, признался, что невероятно умный и деловой человек и сам пока не определился с тем, каким идеалам должна служить газета.
Однако он, оказывается, точно знал, что одним из журналистов новой газеты должен стать я. Судьба моя была, оказывается, предрешена, и он лишь любезно сообщил о новой миссии. Выступил в роли глашатая, так сказать. Тут мне припомнилось, что гонцов, принесших дурную весть, раньше вроде бы было принято казнить. Жаль, что те времена давно прошли, и сейчас подобное перестали практиковать. Я с горечью подумал, наверное, впервые, что моей самой большой ошибкой в жизни было решение стать журналистом. И, кажется, произнес это вслух, если только мой собеседник не владел даром читать чужие мысли. Он вздохнул в унисон со мной и, выпустив, наконец, из крепких острых когтей мое распухшее плечо, сочувственно произнес: «Так предначертано судьбой, и здесь уж ничего не поделаешь».