На Раису Борисовну в этот момент страшно смотреть – она буквально взвивается до потолка: «Ах ты, гаденыш, чего удумал! Ссаться в школьном классе! Ну, я тебе щас покажу, где раки зимуют!». Она хватает Димку за волосы и начинает срывать с него одежду. Тот ревет буквально в три ручья и слабо пытается закрыться от нее руками, но жестокая воспиталка неумолима: «Руки по швам, я сказала! Разделся до гола и встал к доске! Живо!». Димка покорно стягивает с себя трусы и стыдливо корячится у доски, вытирая слезы. Так и стоит он до конца самоподготовки, не смея прикрыться руками. Девчонки, глядя на все это безобразие – хихикают, закрыли глаза ладошками, сквозь пальцы смотрят. Раиса Борисовна довольна – «воспитывает»…
По окончанию самоподготовки, в качестве поощрения, нам обычно позволялось немного погулять на улице – этакий бонус за невольное прилежание в учебе. Выстроив нас, в ставшую уже обязательной для всех перемещений по интернату, колонну под говорящим названием «Мозгой туды!», Раиса Борисовна вела всех в подвальное помещение Младшего корпуса, где за каждым классом была закреплена своя раздевалка. В этой тесной конуре прямо на полу (крючков не хватало), были навалены наши совершенно одинаковые курточки вперемешку с ничем не отличимыми друг от друга калошами. Не без труда облачившись во все эти казенные вещи, мы спешили порезвиться на улицу.
Но даже там Раиса Борисовна, разрази ее гром, не собиралась ослаблять свою железную хватку. Шуметь и баловаться, как вы помните, у нее было нельзя. Причем правило это распространялось не только на поведение детей в интернате, но и вне его. Поэтому наши прогулки в небольшом, огороженном сеткой, загончике, больше напоминали броуновское движение зеков по тюремному дворику. Ну, разве что мы руки за спиной не держали.
Часто случалось, что за пререкания с окончательно спятившей воспитательницей меня лишали возможности подышать свежим воздухом, и тогда я «гулял» один, сидя у окна. Помню, какие дивные картинки открывались мне за стеклом (запретный плод, он ведь всегда сладок!). Я смотрел их, как кадры волшебного диафильма, и не мог наглядеться, поскольку они всегда были разными.
Вот сокрушенно качаются под порывами ветра, тяжело и натужно вздыхая листвой от нестерпимости своего положения, высаженные на школьном дворе деревья. Им, может быть, и хотелось бы вольготно пробежаться по траве, размять свои одеревеневшие члены, но они вынуждены всю жизнь стоять, как истуканы, на одном пятачке, не в силах сойти с места.