От Али не дождёшься приветливого слова, а этот – апа-джан, апа-джан, и всё время ластица, разрешает обнять себя и поцеловать. Не то, что Али, вырывающийся из материнских рук, словно она его сейчас бить начнёт или наказывать за очередной проступок! И её доброго мальчика этот шайтан бил так, что вид его ужасающих ссадин и синяков и сейчас заставлял материнское сердце сжиматься от горя. Нет, мастеров в Афарикенте нет. Ей придётся смириться с тем, что сыновья будут жить вдали от родного дома. Внезапно Лайло заулыбалась – что, если послать в Бухару вместе с ними, для материнского догляда, Нафису? Она обоих мальчиков любит. Именно она качала их в бешике, она купала их, меняла пелёнки, стирала. И всегда защищала. Всё равно замуж она выходить не хочет, просто криком кричит, видя свах…
Никто не знает, почему сестрёнка выходить замуж не хочет. «Нет, я просто слепая. Надо Лолу расспросить, да похитрее, а то ничего не расскажет» – думала Лайло. Не зря её младшенькая возле Нафисы крутится, вышивать не вышивает, а к холе так и липнет, всё свободное время рядом сидит. В это время Лола выскользнула от Нафисы, вышивающей шёлковые платки для ханзедар*. Вслед за ней и Нафиса медленно вышла из комнаты, где словно пришитая сидела за срочной работой. Она, ничего не замечая вокруг, прошла на задний двор, обводя его невидящими глазами. «Ой-бой, это что с сестрёнкой приключилось. Чего это она пошла на задний двор, может просто в отхожее место отправилась?» – Лайло не терпелось поговорить с Лолой, но теперь уже её удивило поведение девушки. На заднем дворе Нафиса пробыла совсем недолго. Оттуда она шла прямо к очагу, на ходу вытирая руки.
– Сестрица, ты знаешь, что твой хозяин хочет отправить Али и Ульмаса в Бухару, да чтобы они там дом построили и остались жить? А кто им будет еду готовить, стирать, шить одежду, мыть посуду и печь лепёшки? А ходить на базар? Как можно отпускать мальчиков и оставлять их без присмотра? Конечно, твой муж глава семьи, и он волен делать всё по своему усмотрению, но как там мальчики жить будут? – в голосе Нафисы слышалась неподдельная тревога за племянников, их она нянчила с младенчества. Но и ещё какая-то скрытая, затаённая глубоко в душе мысль проскальзывала в словах. Её девушка боялась или не хотела высказывать.