Качается она. Ленивой волной её носит. Колыхается то на ту сторону, то на ту.
«Ты что там делаешь?» – кричу я ей.
Отвечает:
«Картошку сажаю».
Я удивился:
– Видите! Сажает!
Мама постно поджала губы:
– Значит, там тоже сажають. Надо Богу молиться… А мы не молимся… Я як кансомолка… Будем исправляться… Я зараз сбегаю на низ. А вы отдыхайте. А завтре будем и мы сажать.
6 мая 1979
Тихо-натихо мне мама прошептала:
– В кассе взаимной помощи моих уже сотенка гуляет рубликов. Как перекинусь, е на шо ховать… Плохо, проценты не дають. В банке напенивается три процента. А тут дурные копейки не пенятся. Как зарастут мои стёжки… Приедешь… Найдэшь ли прислон? То ли дома переночуешь… То ль со слезой в гостиницу шатнёшься…
– Вы что так мрачно настроены?
– А на веселуху не сносит… Это время такое придавило. У нас в прошлом годе сын матери голову отрубил. Як кавун привезли. Кой-кому мать не нужна… Мать хуже слуганки…
– Но к Вам-то это не относится. Лучше б рассказали что про своё детство.
– А шо россказувать? Хорошества мало… У нашего деда Кузьмы була красна скрынька с сахарём. А ключики на пряжке. Хотелось нам в ту скрыньку глянуть хоть чутушки глазком… Мы, детвора, – я, Ягор, Олена – и бороду ему погладим, и расчешем… Он и даст по маленькому кусочку сахарю. А не понравимся мы, ухмурится: «Я б вам и дал, что просите, да давалка высоко! Я вас быстро свожжаю!» – и смотрит на лозинку на печке… Не помню, где вчора була… Откатилось шестьдесят годов, и я помню, как дед Потап в церковной караулке читал: «Будут птицы с железными носами, мать дитя будет пожирать…». Одна бабка и заохай: «Да откуда ж его начинать есть? С головы? С рук?»
«Да сбудется Слово реченное, пройдёт небо и земля, но Слово не пройдёт» – написано в Евангелии.
Дед Потап прочтёт кусочек и оскажет своими словами, про что читал. Пояснит… Всё сбылось…
6 мая 1979
Лет пять назад покатила я обыденкой на антобусе в Воронеж. Яйца продавать.
Ведро продала. Ведро осталось.
Ну, ведро с яйцами впихнула в пустое ведро и поскреблась ночевать на вокзал. Туда всех пускають.
В вокзале села в тихом уголочке на скамейку. Вёдра поджала под лавку. Сторожý ногами с обох сторон.
Рядом калачеевский хохол-мазница, давай дражниться, умял палку колбасы и этако посмехается мне:
«Теперько можно з голодным боротысь!»