Легко сказать разошлись. Каждый из них полностью оставил себя самого в душе другого, и каждый из них вобрал помыслы и сердца друг друга. О, какая это была ночь! Никто не спал до утра, хотелось встать и бежать, и бежать! Нет! – Лететь и лететь! За одну ночь выросли крылья, и такая огромная сила появилась в их душах, что они могли перевернуть горы, могли пробивать дороги через завалы, разрушая и сжигая на своём пути все препятствия, и всё было по силам, лишь бы прильнуть друг к другу. Это был бушующий океан. Но он ещё больше бушевал, что не находил выхода. И каждый из них знал, что, несмотря на свою страсть, на своё горение, на своё любовное страдание, им предстоит длинный путь, пока эти два океана сойдутся, бурно соединятся, вольются друг в друга и после этой благодатной, орошающей новые ростки жизни, бури, превратятся в тихий благодатный штиль, соединяясь, со звёздами, Солнцем, всем миром и почувствуют, что всё это, вместе с ними, есть одно целое, что это и есть Бог.
Солнце взошло в пять часов утра. Володька уже сидел на колоде поваленной вербы, недалеко от дома Ирки. Верба была повалена ветром, с вывороченными корнями. Она с укоризной показывали миру свою подземную часть, что так немилосердно обошлась с ней природа, Но она не сдавалась. Новые ростки жизни, в виде тоненьких бледно-зелёных веточек из её корявой коры тянулись к Солнцу. Они жили за счёт ствола, пока ветер и Солнце не высосут из него живительную влагу. На опушке лесочка появилась Ирка. Увидела неожиданно Володьку и остановилась. Постояла. Опять сделала несколько шагов по направлению к нему. Снова остановилась. Потупила взор в землю и большим пальцем правой, своей босой ножки начала ковыряться в траве. Володька встал и подошёл ближе. Остановился. Второй раз подошёл почти вплотную. Ирка не поднимала глаз.
– Я искала гусей, – сказала она.
– Я, тоже – ответил Володька. – Гусей никаких не было. Всех гусей порезали и поели немцы, а другие ещё не наплодились.
Долго стояли молча. Что творилось в их душах? Первым поднял глаза Володька, за ним – Ирка. Улыбнулись. Иркина кофточка в районе сердца сильно пульсировала. Одновременно, с каждым вздохом, поднималась и опускалась, уже оформившаяся девичья грудь. Она волновала, она завораживала, она обещала. Он смутно понимал, что она обещала, но что-то большое, только ему принадлежащее, то, что могла обещать именно эта грудь, именно под этой кофточкой, именно у этого сердца. Разве он никогда не видел женскую грудь? На Украине? Где женщины особенного телосложения и их пышущие формы все снаружи и не заметить их нельзя?! Конечно, видел. Но то разве грудь?! – Он не хотел обидеть своих сельчан и уничижительно отозваться о их груди, но… то была лишь анатомия. – Ни больше, ни меньше. Такая грудь могла быть у высеченной скульптуры, могла быть на рисунке, могла быть у Катьки, что проявляла к Володьке своеобразный интерес. Ну и только! А эта грудь, грудь что пульсировала под Иркиной блузкой была создана богом и именно для него.