Кровавый блик луны. Возмездие - страница 13

Шрифт
Интервал


– Ипполита! Где ты? Почему ты так долго не приходишь? Что с тобой, Ипполита? Не уходи. Останься со мной.

Симон громко позвал на помощь. Его отчаянный крик дошёл до сознания девочки. Тяжело вздохнув, она пришла в себя и, увидев испуганное лицо брата, недоумённо спросила:

– Симон! Почему ты кричишь? Я упала? Ой!

Ребекка увидела на платье кровь и сразу побледнела. Брат помог ей подняться и заботливо отряхнул от пыли.

– Ты запнулась об эту корягу. Зачем ты побежала? Ты очень меня напугала. Вдруг вся изменилась и что-то забормотала на чужом языке. До сих пор не по себе. Тебе уже лучше, Ребекка?

– Да. Всё хорошо. Я ничего не помню, только голос. Он был такой знакомый и близкий. Я услышала его зов и побежала. А ты разве ничего не слышал?

Симон растерянно пожал плечами.

– Ничего. Тебе просто показалось. Странно всё это. Интересно, на каком языке ты говорила. Я только понял одно – имя Ипполита. Тебе оно знакомо?

– Не помню. Оно не похоже на французское.

– Ты права. Скорее греческое, как в мифологии. Я читал, что так звали одну воительницу. Кажется, она была царицей амазонок.

– Амазонок? Я ничего об этом не знаю.

– Ничего удивительного, ведь это было много веков назад. Может, всё это выдумки. Забудь. Пойдём лучше домой, Ребекка. Тебе нужно переодеться и немного полежать. Не бойся. Я ничего не расскажу родителям. Скажем, что просто споткнулась и упала.

– Спасибо, Симон. Родители наверняка вызвали бы доктора.

Девочка как в ни в чём не бывало весело улыбнулась и посмотрела вдаль. На мгновение ей показалось, что она видит черноволосую всадницу на белом коне, и в ушах прозвучал бархатистый голос. Ребекка от неожиданности тряхнула головой, и видение исчезло. На её пальце странно мерцал старинный перстень, предвещая неожиданные повороты судьбы.


Капли эликсира, как капли жизни, возвращали энергию в умирающее тело вопреки всем законам природы. На изувеченном лице под плотной повязкой медленно открылись васильково-синие глаза. В их глубине поселилась боль и страдание и, словно наперекор всему, пробивалась надежда и затмевала всё остальное. Рена оживала – или, вернее, то, что от неё осталось. Рены больше не было, как не было её прошлого. Новый человек и новая личность смело входила в новую жизнь, и у неё было новое звучное имя, обросшее славой и легендами. И с первыми словами, сорвавшимися с потрескавшихся губ, начиналась новая эпоха: