– А что же тогда?
– Я всего лишь пророк, – отвечал сапожник. – Что-то я вижу, что-то слышу, а чего-то не вижу и не слышу. Вот товарищей генералов, например, вижу и слышу.
– Какие они? – спросил Свистунов.
– Что вам сказать, молодой человек? Вам бы они не понравились. Но вы их и не увидите.
– И все-таки я не понимаю, как это генерал может быть товарищем? Отцом солдатам, еще куда ни шло, или, скажем, слугой царю…
– Да вы просто поэт, молодой человек.
Поручик Свистунов действительно сочинял стихи. Они приходили к нему строчками, словно посланные кем-то, и бросали вызов, мол, попробуй теперь придумать окончание или начало, чтобы тебе самому стало понятно, из какого целого вырваны эти строчки.
– Это не я поэт, – почему-то счел себя обязанным попытаться объяснить Свистунов. – Это как бы кто-то поэт. Или был поэтом. И еще не сочиненные человеком стихи уже существуют в готовом виде, а дело человека заключается в том, чтобы восстановить их законченный вид, как реставратор может по осколку восстановить вид некогда существовавшего кувшина. Вы понимаете?
– Еще как понимаю! – воскликнул сапожник.
– А я вот не понимаю, как евреи в Варшаве узнали, что тут у нас в Южной Пальмире умер еврей. Ведь никакая весть еще не могла отсюда докатиться туда. Весть о том, что тут был погром, возможно, уже дошла до Киева, но это меньше, чем полпути до Варшавы, а мы, то есть вы, уже похоронили этого злосчастного еврея. Как такое возможно?
– В этом деле важно, что возможно, в чем вы сами убедились. А вот как такое возможно? Ну, на то и существует физика, чтобы отвечать на такие вопросы. Но кто из нас физик? Я пророк и сапожник, а вы поэт и поручик. Вы же сами только что сказали, что не знаете, откуда берутся стихи. Кстати, не могли бы прочитать последнее из сочиненного вами на сегодняшний день?
Поручика эта просьба смутила. Он покраснел и опустил глаза.
– Любопытный, однако, феномен, – чтобы преодолеть неловкость, продолжил сапожник. – Вы встречали когда-нибудь пророка, который бы стеснялся пророчествовать? Ну, например, опускал глаза, как девица, жеманничал и чуть ли не вилял задом, полагая, что таким образом проявляет свою душевную невинность? Почему же поэты, иные до самой старости, ведут себя именно так? Никогда этого не понимал. Так вы будете читать или нет?