Неженка оказывается еще меньше, чем мне показалось на сцене. Восемнадцать лет, и ни дня больше. Легкая, как пушок, теплая, нежная.
Я укладываю ее на мат, откидываю длинные волосы с лица и проклинаю природу за то, что сотворила эту суку такой. Идеальной.
Такая молодая, глупая и наивная. Проснувшись, девочка сразу начинает показывать характер, когда как я жажду засадить ей пулю в висок, но медлю. Я хочу сломать ее перед тем, как дать сдохнуть.
Ненависть. Вот, что этот зверь чувствует ко мне. И нет, это не такая ненависть, которая бывает, когда чьи-то ноты без спросу берешь и играешь, либо даже когда портишь концертное платье. У него ненависть ко мне совсем другая. Глубокая, пожирающая, и не имеющая границ.
Я вижу это в глазах Беса, и тогда впервые осознаю, что он не шутит. Каждое его слово правдиво, каждая угроза реальная, и он обязательно ее воплотит в жизнь, однако участвовать в этом аду я совсем не настроена.
Я не знаю, чем именно моя семья так обидела его род, и за что можно вообще так с живым человеком обращаться, однако времени на раздумья у меня совсем нет.
Когда Бес уходит, оставляя меня одну, я тут же достаю свое единственное оружие – обычный гвоздь, который до этого выбила туфлей из доски.
Он длинный и изогнутый, где-то двенадцать сантиметров. Им невозможно убить, однако защитить себя вполне реально.
Убедившись, что за дверью нет никаких звуков, я подбегаю к тому разбитому окну, и с огромным трудом, но все же открываю вторую часть доски. Я ее просто разламываю, выбиваю ногой, удивляясь тому, откуда у меня такая сила вообще берется.
Окошко оказывается совсем крошечным, однако и у меня фигура точеная. Я стройная и мелкая, поэтому это для меня вовсе не преграда.
Выбив стекло туфлей, я осторожно вылезаю наружу, оказавшись на улице.
Пальто, правда, приходится снять и оставить в подвале, так как оно слишком широкое, и в нем точно не получается пролезть, но это не важно. Я уже почти на свободе. Еще немного, и этот ад прекратиться.
Во дворе доносится грозный лай собак, и я опасливо оглядываясь по сторонам. Так…если бы они просто бегали, то уже сто раз бы меня учуяли. Они закрыты в вольерах, а значит, можно идти.
Босая, я осторожно ступаю по мерзлой земле, и уже успевшей покрыться ржавчиной траве.
Пальцы леденеют, так холодно, однако от нервов я этого почти не ощущаю. Мне жарко. Слишком даже и да, о том, как мне холодно, я буду думать уже дома.