Но мы с ней ломали голову зря. Председатель общества трезвости нашелся сам. Он пришел к Тане, заявил, что хочет возглавить борьбу за трезвость. Ответственный секретарь позвонила мне. Я спустился в ее кабинет.
Это был Винокуров – бывший инструктор районного Комитета Народного Контроля, а теперь председатель Увельского Народного Суда. А что? – образование у Александра Васильевича юридическое, репутация – безупречная. Заявился – и выбрали.
Вот как я мог забыть о таком человеке?!
Сколько мы ни приглашали его по пятницам в гараж, он всегда отказывался. А в разговорах тет-а-тет стыдил меня за употребления алкоголя и клял зеленого змия. Став председателем суда, принялся рекламировать здоровый образ жизни – бегал по утрам, громко топая плоскими подошвами по пустынным улицам. Через год, через два грозился вызвать меня на соревнование в марафонском забеге.
Вот такой самоотверженный человек и был нужен нам.
Я предложил такой план:
– собираем районную конференцию представителей трудовых коллективов;
– учреждаем общество борьбы за трезвость;
– избираем председателя.
И никаких юридических заморочек!
Винокуров с места в карьер взялся за агитацию:
– Анатолий Егорович, как куратор проекта от райкома партии, ты думаешь бросить пить?
– Знаешь, Александр Васильевич, все мы стремимся к совершенству, и здоровый образ жизни не последняя в этом ступень. Только я хочу сделать это честно. Я не могу дать тебе ложную клятву, или предложить компромисс. Наши пятничные возлияния не просто снятие стресса – вся политика аппарата делается в гараже: все тайны всплывают. Так что пока никак.
– А без интриг вы жить не умеете?
Я откинулся в кресле назад и прикусил костяшки пальцев.
– Александр Васильевич, ты хочешь дело сделать или только прославить свое имя? Тебе нужен свой человек в райкоме? Так не заставляй меня быть белой вороной! Власть оказалась более странной штукой, чем я предполагал, поступая сюда. Казалось бы, чем больше власти – тем больше должно быть свободы, но я обнаружил, что ее у меня, наоборот, стало меньше. Любой поступок, любое слово из моих уст обладают гораздо большим весом, чем было прежде, когда я работал в газете. Мне раньше никогда не приходилось так усердно следить за своей речью. Ейбо, в Белом Доме порой себя чувствую, как Штирлиц в гестапо.