, я уже выпалил ответ. Все с удивлением уставились на странного мальчика. Мои слова проверили и попросили сложить еще, от сложения перешли к вычитанию, и весьма скоро выяснилось, что я считал лучше всех в ведомстве. Так я стал помощником пристанного писаря. Правда, до учетных книг меня почти не допускали. Писарь ненавидел меня за мои способности. Ему была невыносима мысль, что какой-то грязный вонючий червяк считал лучше, поэтому большую часть дня я чинил перья и писала,
17 мыл полы, чистил выгребные ямы и корыта, но зато вечерами до того, как свернуться на своей соломе в подвале, вечерами я получил возможность играть.
Я играл во все и со всеми. Я забирался на корабли и соревновался с моряками в кости, две доски и девять плясунов. Я возвращался на берег, проскальзывал к писарям и, после того как меня трижды выгнали и выпороли, сел за стол с начальником пристани. Мне разрешили ради смеха, но я сразился с ним в «Смерть владыки» и победил, став с тех пор неотъемлемой частью их сборищ. Я просчитывал ходы, просчитывал мухлёж, иногда и продувал, ревя и стуча кулаками по столу, и все же играл лучше прочих. Поначалу это бесило их, они даже всерьез объединялись против меня, но и тогда мне удавалось брать верх, в конце концов они смирились. Я пользовался все большим уважением, меня, в общем-то, полюбили все кроме моего руководителя писаря, который все продолжал драть меня за уши и оскорблять моих мертвых родителей, но начальник пристани, обратив на это внимание, приказал ему дать мне больше своей работы, и постепенно произошло неизбежное: я вытеснил его с места.
Годы шли, и для меня настало время познакомиться с новой игрой – любовной. Моей избранницей стала дочь начальника. Не скажу, что меня сильно привлекла тогда эта пухлая хохотливая девка, но во-первых: она была очень выгодной костяшкой на моей служебной доске, а во-вторых: других, за исключением пристанных шлюх, не было. Так или иначе, начальник обрадовался нашим отношениям и способствовал им. Мы женились, а я стал помощником своего тестя. Но жена занимала меня только по ночам, а вечера я просиживал за столом, как и раньше. Она жаловалась родителю, отношения портились. Я попытался пару раз провести с ней время, но как только она раскрывала рот, меня охватывала такая неизбывная тоска по игре, что я начинал стучать зубами. В конечном счете, мне пришлось уехать с Утеса. Я осел на одной глухоманной пристаньке на севере, где обзавелся новой женой, которая не уступала в глупости и подлости прошлой. Детей у нас не было. Единственным, в чем я продолжал находить смысл, оставалась игра. Не подумайте, что она была для меня лишь удовольствием. Чем более тусклой и никчемной становилась моя жизнь, чем больше смотрел я на жизни окружающих, тем чаще приходил к мысли об игровой сущности этого мира.