Она задержала дыхание, почему-то ей не хотелось, чтобы он замолкал.
Однако он заметил ее, потому что оборвал пение и обернулся. У него была короткая рыжеватая борода и темные глаза, теперь пристально изучающие Хульду.
Она поспешила прервать замешательство
– Добрый вечер, – сказала она, кашлянув. – Кто вы такой?
Мужчина шагнул к ней, младенец в его руках продолжал посапывать. Его крошечный вздернутый носик шевелился во сне, как у кролика.
– Я раввин, – представился мужчина, – Эзра Рубин.
– Хульда Гольд, – проговорила акушерка.
Раввин кивнул и посмотрел на Хульду. Глаза его смеялись.
– Драгоценный камень встретился с драгоценным металлом, – сказал он тихим голосом, который, тем не менее, без труда заполнил комнату. – Прекрасно, вы не находите? Словно смотришься в зеркало.
Хульда замялась. Что сейчас здесь делает раввин?
– Не рановато ли для обряда обрезания? – спросила она. – Я думала, у вас еще неделя в запасе.
– У вас? – переспросил раввин с ироничной задоринкой. – Почему не у нас? Разве вы не еврейка, фройляйн Гольд?
Она покачала головой:
– Ну… вообще-то да. Но я не считаю себя еврейкой.
Раввин Рубин негромко засмеялся – так шелестит на полу бархатный шлейф.
– Разве мы можем просто так выбирать, кто мы? Вы действительно верите в это, фройляйн? Я верю, что наши имена записаны в большую книгу судеб, и чем сильнее пытаешься не быть кем-то, тем сильнее становишься этим кем-то.
– Какие странные убеждения, – сказала Хульда. – Вы хотите знать, во что верю я? Я верю в действия, в решения, которые мы каждую секунду принимаем. А не в кандалы, которые наложены на нас от рождения.
Акушерка и раввин молча смотрели друг на друга. Хульде казалось, они меряют друг друга взглядами, словно ожидая следующего шахматного хода противника. «Но действительно ли мы противники?» – подумала она. Не найдя ответа на этот вопрос, она поинтересовалась:
– Что за песню вы только что пели?
– Небольшой псалом, – ответил Рубин. – Вы не говорите на идише?
Хульда помотала головой.
– Я этого и не ожидал. Это мертвый язык: мы, раввины, только в храме пробуждаем его к жизни, в словах Бога, в молитвах, в песнях. Евреи мира говорят на стольких языках, сколько существует стран. Стран, где их какое-то время не преследуют. Где их не изгоняют или убивают так долго, что они в состоянии перенять язык своего окружения.